Золотой век
Шрифт:
— Ты плохо меня понимаешь, Сергей!
Серебряков разрешил Ольге на правах сестры так себя называть.
— Я хочу, чтобы ты остался здесь со мною, — тихо добавила красавица, опуская свою голову.
— Что ты говоришь, Ольга?
— Что чувствую…
— Ты не хочешь со мною разлучаться, ведь так, Ольга? — счастливым голосом спросил у молодой девушки Серебряков.
Он горячо и сердечно любил Ольгу, хотя и не хотел сознаться в этом даже самому себе; сколько ни старался он заглушить
На вопрос Серебрякова красавица ничего не ответила; она только вся зарделась, как маков цвет, и стояла молча.
— Что же ты не отвечаешь, Ольга? Скажи, тебе жаль со мною расстаться?
— Что еще спрашиваешь, разве ты не видишь?
— Я… я останусь, Ольга…
— Я это знала…
— Как, ты знала, что я останусь, не поеду? — с удивлением воскликнул Серебряков.
— Да, да… я знала, — спокойно ответила красавица.
— Кто же тебе сказал?
— Мое сердце…
— Ольга!..
— Довольно об этом… не теперь, после… Ты останешься, милый, и больше мне ничего не надо… Никаких слов не надо! Я счастлива, я счастлива…
Быстро проговорив эти слова, красавица также быстро вышла из горницы, которая была отведена для Серебрякова в домике Данилы.
Из горницы Серебрякова молодая девушка направилась к своей матери и застала ее за спешной работой.
Марья Ивановна собирала в дальнюю дорогу своего мужа, укладывая в мешок его белье и одежду, — а также и съестные припасы.
— Мама, мамуся, он остался… — радостным голосом проговорила Ольга, обнимая свою мать.
— Кто остается, кто? — спрашивает Марья Ивановна, освобождаясь из объятий дочери и с любовью на нее посматривая.
— Да он, мамуся, он…
— Да кто он-то, отец, что ли?
— Сергей Дмитриевич остается…
— А разве он куда собирался?
— Как же, в Москву собирался ехать.
— Ты его, Олюшка, остановила, что ли?
Марья Ивановна оставила мешок и значительно посмотрела на дочь..
— Ну да, мама… Я уговорила его не ехать… Сама суди, зачем такую даль он поедет? Да и как же я… мы с тобой, мама, без него останемся?.. Ведь правду я говорю… правду? Так?
— Да, да… так, Олюшка… — как-то задумчиво ответила дочери Марья Ивановна.
— О чем ты задумалась, мама?
— Так, ни о чем…
— Нет, нет… Ты что-то думала, родная… Скажи про что?
— Про твою любовь к нашему гостю я думаю, дитятко мое…
— Мама, ты… ты знаешь?
Красавица старалась скрыть свое лицо на груди матери.
— Давно знаю, Олюшка, давно вижу. Только любит ли тебя Сергей Дмитриевич?
— Любит, мама, любит.
— Так ли, дитятко мое? Ох, сердечная моя. Не тебя
— Кто тебе сказал, мама, что наш гость любит княжну? — с ноткою сердечной обиды промолвила красавица.
— Сам он сказывал. Сколько он, бедный, бед и несчастий перенес через эту любовь.
— Прежде Сергей любил княжну, а теперь он полюбил другую.
— Тебя, что ли?
— Да, меня, — чуть слышно отвечает матери Ольга.
— Да что же, сам про то сказал тебе Сергей Дмитриевич?
— Мама, он только что хотел мне про это сказать.
— Только хотел, а не сказал?
— Я… я не стала слушать и выбежала из его горницы.
— Зачем же ты ушла, Олюшка?
— Мама, милая, дорогая моя мамочка, я знаю, что меня любит Сергей, крепко любит. Знаю я также, что я не стою его любви. Не такую ему нужно, как я.
— Что же ты разве не под стать нашему гостю? Разве ты, Олюшка, хуже его? Ты такая раскрасавица. Что ты это говоришь? — с неудовольствием заметила дочери Марья Ивановна.
— Мама, мама. Эта красота меня и погубила; через свою красу я и в гарем попала. Нет, я не стою Сергея Дмитриевича. Не стою.
— Ты говоришь, он тебя любит?
— Любит, мамуся милая, крепко любит.
— А если любит, то и до вашей свадьбы недалеко.
— Что ты, мама!., моей свадьбе с Сергеем никогда не бывать.
— Не пойму тебя я, Олюшка, право, не пойму! То ты любишь нашего гостя, то не хочешь быть его женою. Ну, как тут понимать?
— Да, да… Он стоит не такой девушки… Я что? На мне лежит черное пятно, и его никогда не смоешь, никогда! — дрогнул голос у красавицы, и на глазах ее выступили слезы.
— Полно, дитятко мое, сердечная, в том пятне черном нет твоей вины. Черные, злые люди довели тебя до того. Проклинаю я твоих погубителей, страшным проклятьем кляну их!.. И от Господа, и от честных людей прокляты они будут! Наш гость хороший человек, жалостливый, он тебя понял, Олюшка, отгадал твою душу чистую. Ты счастлива с ним будешь, — утешала бедная мать свою загубленную злыми людьми дочь.
Дня через два после описанного старик Данило на своих конях выехал в Москву, а оттуда хотел проехать в Питер.
Не столько он ехал по своему делу, сколько ради поручения Серебрякова; не хотелось старому Даниле, чтобы из его дома «чужим» уехал Серебряков; Данило полюбил своего гостя, имел большое желание с ним породниться — дочку свою красавицу выдать за него, хоть о своем желании он никому не говорил.
О разговоре, происшедшем между Ольгою и Серебряковым, старый Данило ничего не знал; ни жена, ни дочь про то ему не сказали ничего.