Золотой век
Шрифт:
Данило не сразу нашелся, как заговорить с начальником полиции о Серебрякове.
— Что молчишь, пришел секрет сказывать, так сказывай, нечего зевать!..
— Мне хочется узнать, проверить.
— Не мямли, что узнать, что проверить, говори скорей, мне недосуг!..
— Надо мне узнать про офицера Серебрякова.
— Про какого Серебрякова, что узнать?
— Про офицера гвардии Серебрякова.
— Ну, ну, не мямли, говорят тебе!..
— Про него, ваше превосходительство, мне сказали, что он утонул в реке Неве и что тело его вытащили
— Постой, постой, дай припомнить.
Начальник полиции начал тереть свой большой лоб, думая, что это ему поможет вспомнить давно прошедшее дело о Серебрякове.
— Так, так, припомнил… Серебряков. Ну, так что же, что тебе надо, в чем же твой секрет?
— Мне сказали, ваше превосходительство, что Серебрякова похоронили?
— Ну, похоронили, тебе-то что же?
— А он жив.
— Что? Кто жив?
— Офицер гвардии Серебряков.
— Что такое, Серебряков жив?
— Так точно, ваше превосходительство, живехонек.
— Что же, ты видел его, что ли? — не спросил, а как-то прохрипел Рылеев.
— Да, он со мной живет.
— Серебряков с тобой живет? Вот оно что. Как я не знал, что мертвые могут жить с живыми. Что же, офицер Серебряков пришел к тебе с того света? Ну, говори, глупая твоя голова! — кричал Рылеев.
— Он был в неволе у турок и с моей дочерью спасея; живет теперь со мной, — робко ответил старик Данило, удивляясь, за что на него сердится начальник полиции.
— А ты-то где живешь?
— В Киеве, ваше превосходительство.
— Нет, тебе место в сумасшедшем доме, туда мы тебя скоро и отправим.
Проговорив эти слова, Рылеев позвонил и быстро вошедшему полицейскому офицеру, показывая на беднягу Данилу, проговорил:
— Запереть в сибирку!..
XXVII
Старик Данило недуманно-негаданно очутился в сибирке, под замком.
Сибирка — это тюрьма для одиночного заключения, что-то вроде темного, холодного чулана. В сибирку обыкновенно сажали для исправления и вытрезвления пьяных, поднятых на улице, воров и вообще лиц, совершивших неважные преступления; сибирки существовали в съезжих домах и кварталах.
Ни за что ни про что продержали беднягу Данилу в сибирке дня три.
Эти три дня показались ему целою вечностью.
По прошествии трех дней Данилу под конвоем двух полицейских солдат привели в канцелярию начальника полиции.
Там Данило прождал часа три, пока его не позвал в свой кабинет Рылеев.
На этот раз бригадир был в хорошем расположении духа; он насмешливо посмотрел на Данилу и проговорил:
— Ну, как показалась тебе квартира, в которую я тебя отправил?
— За что же мною мытарят, я, кажется, никакого проступка не совершил, — тихо промолвил старик.
— Нет, совершил…
— Какой же, ваше превосходительство, я проступок совершил? В чем меня обвиняют?
— В том, не суй своего носа туда, где он ненадобен… Понял?
— Плохо понимаю, ваше превосходительство…
— Кто тебя
— Серебряков и есть живой, ваше превосходительство.
— Как, ты опять за свое? Видно, эти три дня, проведенные тобою в сибирке, тебя не исправили?.. Смотри, старик, у меня угодишь в сибирку не на три дня, а на три года, если будешь давать волю своему языку и не перестанешь сумасбродничать! — грозно крикнул на Данилу начальник полиции.
— Я говорю правду…
— За эту-то правду ты и попадешь в каменный мешок…
— Что же, ваша воля, сажайте…
— Делаю я это не по своей воле, а по закону.
— Странные слова вы говорите, ваше превосходительство, неужели в Русской земле существует закон держать в заключении неповинного человека… и признавать живого человека за умершего… Я удостоверяю, что офицер Сергей Серебряков жив, а мне говорят — нет, он умер.
— Да, да, умер и похоронен! Офицер Серебряков не существует на белом свете!.. И тот Серебряков, который живет с тобою в Киеве, есть самозванец или однофамилец, и его, каналью, надо под суд отдать, да и тебя тоже с ним. Слышишь ли ты, глупая твоя голова! Понимаешь ли?..
Данило стоял молча, печально понуря свою голову.
— Ну, что же ты молчишь, сказывай?
— Что же мне сказывать… Вы не приказываете говорить мне правду, ну, я и молчу…
Эти покорные, робкие слова заставили смириться, одуматься бригадира Рылеева.
— Слушай, старик, про меня говорят, что я крут нравом, зол, — не верь, я только горяч и в душе добряк… Мне жаль тебя, посему даю совет — завтра же, слышишь, завтра же выехать тебе из Питера… Иначе будет плохо! Приедешь домой, прогони того самозванца, который смеет называть себя именем умершего гвардейского офицера. Я бы мог послать в Киев курьера к губернатору и требовать ареста самозванца и о присылке его на суд и расправу к нам, в Питер, но я не делаю это только потому, что не хочу хлопот и огласки. Дело об этом офицере Серебрякове долго сидело у меня вот где, — проговорил начальник полиции и показал на свою жирную шею. — Поднимать старые дрожжи я вовсе не желаю, и тебе, старик, приказываю завтра утром безотлагательно выехать… Полицейский офицер сведет тебя на тот постоялый двор, где ты остановился; он же завтра и выпроводит тебя из Питера, — добавил он и позвонил.
Вошел дежурный полицейский офицер.
— Проводишь его до квартиры, где он остановился, и завтра утром выпроводишь из Питера! — повелительно проговорил бригадир Рылеев своему подчиненному, кивнув головою на старика Данилу.
— Слушаю, ваше превосходительство, — вытянувшись в струнку, ответил полицейский офицер и подошел к Даниле.
— Не спускать с него глаз, зорко следить, и чтобы он шагу никуда не сделал. А завтра чем свет вон из Питера, понимаешь?
— Слушаю, ваше превосходительство, — полицейский офицер отвесил низкий поклон своему начальнику.