Золотые росы
Шрифт:
– У, единоличник!
– косясь на него, ворчала Зинка.
– Давай сшибем!
– предложила я.
Мы своими санками налетели на Петьку и опрокинули его в сугроб.
– Куча мала!
– заорал подоспевший Ленька, наваливаясь сверху.
Ребята налетели со всех сторон. Покатились с горы шапки, кто-то сыпал сверху на барахтающихся снег. Из кучи малы Петька вылез весь растрепанный.
Размазывая по лицу снег и слезы, он погрозил нам кулаком и пошел домой жаловаться. Завидев Лещиху, мы, как воробьи, рассыпались по кустам. Лещиха наоралась вдоволь и ушла. Раз-другой Петьке удалось съехать благополучно, а потом мы снова, не сговариваясь,
Каждый раз после такого катанья мы с Ленькой отогревались на печке, а потом, пробравшись через темные сени, заставленные ящиками и кадушками, вваливались к соседям. Леньке нравилось смотреть, как Терентий и его пятнадцатилетний сын Пашка чинили по вечерам колхозную сбрую: уздечки, хомуты, седла.
Усевшись рядом с молчаливой теткой Полей, я слушала, как монотонно жужжит прялка и тянется длинная, как зимний вечер, ниточка пряжи. Попозже, заглушая прялку, с улицы пробивались в дом лихие переливы гармошки и чей-то озорной девичий голос, распевающий частушки.
Прильнув лицом к окну, я всматривалась в темноту. На крыльце нового правления толпилась, расходясь с танцев, молодежь. Частушки уплывали куда-то в другой конец деревни, а у нас под окнами раздавались торопливые шаги, и тотчас же на пороге появлялась дочь тетки Поли - Феня. Феня снимала полушубок, и я просто немела от зависти: такая она была красивая в шелковой розовой кофточке с белыми пуговицами и черной юбке. Переодевшись, Феня бережно складывала свой наряд, прятала его в сундук и замыкала на ключик.
Тетка Поля ставила на стол глиняную миску с молочной крупеней. Все садились ужинать. Нам с Ленькой было невдомек, что пора уходить домой, и мы сидели, провожая глазами каждую ложку. Однажды Ленька смотрел, смотрел и вдруг заявил:
– А у нашей бабушки был один знакомый кулак, так он мух ел, со сметаной.
Я хотела было уточнить, что это вовсе не у бабушки был такой "знакомый", а у деда Савельича и что мух он вовсе не ел, а только облизывал, но тут Феня, зажав ладошкой рот, выскочила из-за стола. Пашка засмеялся, а я покраснела и толкнула Леньку локтем в бок.
– А чего ты толкаешься?
– возмутился Ленька.
Терентий взглянул на нас и, улыбнувшись в прокуренные усы, сказал:
– У нас, правда, не такое деликатное кушанье, но крупник ничего себе. Может, отведаете? Налей-ка им, Поля, - распорядился он.
Тетка Поля поставила на стол еще одну миску, поменьше, и положила две ложки.
– Садитесь, - предложил Терентий.
– Спасибо, я не хочу, - сказала я, не отводя глаз от миски.
Леньку долго уговаривать не пришлось. Он подсел к столу и начал хлебать без остановки. Я во все глаза следила за его ложкой. Черпая суп, она опускается все ниже и ниже и вот уже скребет по самому дну. Ленька деловито нагнул миску и вылил остатки себе в ложку. Едва сдерживая слезы, я проглотила слюну.
– Ну, пошли!
– весело сказал Ленька, слезая с лавки.
– До свиданья, - выговорила я дрожащим от обиды голосом и направилась к двери.
– Спасибо за угощение!
– крикнул уже из сеней Ленька.
Я вбежала к себе домой и, бросившись на кровать, разревелась. Ленька стоял, ничего не соображая, а у меня едва допытались, в чем дело. Отец расхохотался, а бабушка, бросив на него сердитый взгляд, уложила меня спать с собой и, пошарив в шкафчике, сунула мне в руку твердый, точно деревянный, баранок. Я молча грызла его и все раздумывала, поделиться с Ленькой или
Утром, уходя в школу, я вытащила баранок и, откусив небольшой кусочек, положила остальное на подушку рядом с Ленькой.
Днем бабушка что-то толкла в деревянной рассохшейся ступе в сенях, а вечером, когда мы снова собирались улизнуть к соседям, сказала:
– Куда? Ужинать сейчас будем.
Мы уселись за стол, и она, достав из печки чугунок, налила в миску точно такого же, как у тетки Поли, крупника. Мы заработали ложками.
– Ну, как?
– подмигивая мне, спросил отец.
– Вкусно, - улыбнулась я.
После ужина нам что-то расхотелось идти к соседям и мы залезли на печь. Отец еще немного почитал за столом газету, а потом тоже забрался к нам.
– Подвиньтесь, команда, дайте погреть старые кости, - шутливо сказал он.
Мы обрадовались, что он никуда не уйдет и целый вечер будет с нами.
– Папочка, расскажи что-нибудь, - попросил Ленька.
– Что же вам рассказать?
– спросил отец.
– Про войну, - сказал Ленька.
– Лучше сказку, - сказала я.
– Сказку?
– удивился отец.
– А я разве знаю?
– Знаешь, - убежденно заявила я.
– Ну, раз уж знаю, придется рассказать, - развел руками отец. Он улегся поудобнее и, глядя в потолок, будто видел там что-то, сказал: Ладно, слушайте...
ПАПИНЫ СКАЗКИ
Наш папа заболел. Уже несколько дней он ходит с завязанным горлом, и бабушка ворчит, что ему и больному нет покоя. Днем он, как обычно, в колхозе, а вечером мы все залезаем на печь, и папа рассказывает нам сказки. В его сказках один и тот же герой, и не какой-нибудь богатырь или Иванушка-дурачок, а простой парень, по имени Орлик. С виду совсем обыкновенный, а на деле очень ловкий, смелый и справедливый. Он борется против разных жуликов и злодеев, спасает людей и совершает необыкновенные, героические поступки. У него целая команда таких же, как и он, веселых и храбрых ребят.
Приключения Орлика похожи и на сказку и на быль. Они интереснее самой интересной книги, тем более, что у любой книги есть конец, а папиным сказкам про Орлика нет конца. Он рассказывает их из вечера в вечер.
И вдруг однажды, в самом интересном месте, когда Враги схватили Орлика и посадили в крепость, я слышу за стеной какой-то подозрительный шорох. Руки у меня холодеют от страха, и я сижу, боясь шелохнуться или сказать хоть слово. Отец продолжает рассказывать, но я уже не слышу, о чем он говорит. Напрягая слух, я улавливаю за стенкой какие-то вздохи, похожие то ли на всхлипывание, то ли на смех. Может быть, это кружит за стенкой метель или злые духи рвутся в ночную сказку? Я напряженно всматриваюсь в стенку, за которой слышатся шорохи, и вдруг вижу, что стенка тоже смотрит на меня любопытным человеческим глазом. Может, мне это только так кажется? Но нет. Я вижу, как глаз исчезает и на одну секунду вместо него на стене появляется пустой желтоватый кружок. Потом снова показывается глаз. Я собираюсь крикнуть, но вдруг вижу в кружке губы трубочкой и приложенный к ним тонкий, совсем человеческий палец. "Молчи!" - предостерегает он меня. Я замираю. А отец все говорит и говорит. В таинственном кружке на стенке снова появляется глаз. Большой, серый, он смотрит прямо на меня и, мне кажется, даже улыбается, подмигивает мне. Я не приложу ума, что это такое, но страх мой почему-то вдруг исчезает. Я улыбаюсь и тоже подмигиваю озорному глазу.