Зов красной звезды. Писатель
Шрифт:
— Проси пощады, негодяй. — Ато Гульлят заметно устал и опустил плетку.
— Иное слово, хозяин, ранит больнее плети, — сказал Деррыбье, выходя из комнаты. Неужели Хирут нарочно это подстроила? Он остро почувствовал свое одиночество. Жизнь показалась бессмысленной.
«Она не замечает меня, не говорит со мной, я для нее просто вещь. Но она-то живет в моем сердце. Если бы в тот роковой день я не вошел к ней, я не был бы так несчастен сейчас. Что мне остается? Молча страдать? Покончить с собой? Ведь ничто не удерживает меня в этом мире. Отверженный, презренный слуга — вот моя доля. Умереть — уйти в мир иной!..» Он попытался представить себе такой
После того дня Деррыбье сильно изменился — стал замкнут, угрюм. Госпожа Амсале настаивала на том, чтобы его выгнать.
— Пусть убирается восвояси. Пригрели змею на груди. С меня довольно, — твердила она мужу ежедневно.
— Не могу я его прогнать, — возражал ато Гульлят.
— Высек, а теперь сжалился! Бедняк не знает места, пока ему не укажешь. Нечего его жалеть. Я, бывало, частенько наказывала слуг. Вот тогда был полный порядок.
— Ну что ты никак не угомонишься? Думаешь, мне охота его в доме терпеть? Но он слишком много знает. А время теперь ненадежное. Солдаты снова начали роптать. В стране неспокойно. Его надо выпроводить тихо-мирно. Он видел, как я прятал оружие. Обидь его — еще неизвестно, чем он ответит. Мстить будет. Лучше подыскать ему работу… где-нибудь в другом месте.
— Ради бога. Только пусть убирается из нашего дома.
Тем временем Деррыбье сам решил уйти. Невмоготу ему было жить под одной крышей с Хирут. Он даже навестил приятеля, которому давал взаймы сто бырров, но, как назло, денег получить не удалось. Транжира, как всегда, сидел без гроша в кармане, хотя клятвенно обещал вернуть долг через неделю. Пришлось изменить планы. Но еще дня через три ато Гульлят позвал Деррыбье к себе и сказал:
— Чего тебе в слугах прозябать? Парень ты толковый, тебе настоящая работа нужна. Хочешь, помогу устроиться в Министерство информации и национальной ориентации?
Деррыбье сразу согласился.
Не теряя времени, он подыскал себе квартиру.
Трудно было Деррыбье покинуть дом ато Гульлята — ведь он жил здесь с раннего детства. С тоской он оглядел в последний раз комнаты, где сроднился с каждой вещью, любовно коснулся рукой косяка двери. Даже крошечная темная каморка, в которой стояло его убогое ложе, казалась ему теперь милой и уютной.
За спиной что-то стукнуло. Деррыбье обернулся. Перед ним стояла госпожа Амсале.
— Покидаешь нас. Эх, молодежь, молодежь! Ты ведь был нам за сына. Не забывай нас, заходи. В этом доме тебе всегда рады. — Она слащаво улыбалась. Деррыбье не мог не почувствовать в ее словах фальши.
— Спасибо, госпожа. Я не забуду вашей доброты.
С Тесеммой он простился сердечно. С ним он всегда ладил. Что ж, можно идти. А Хирут? Ему до боли в сердце захотелось повидать ее напоследок.
Он подошел к ее спальне, постучал. Тронул ручку двери. Не заперто. Хирут наклеивала на стену вырезку из журнала. На большом цветном фото была изображена пчелиная матка с разбухшим брюшком. «Что она нашла в этой картинке?» — удивился Деррыбье.
Между тем Хирут наклеила фотографию, аккуратно разгладила ее рукой и, не повернув головы, спросила:
— Зачем пришел?
— Проститься. Ухожу я, — запинаясь, произнес он.
— Ну и привет! — В ее тоне было полное безразличие. Она отступила шага на два от стены и рассматривала странную фотографию.
— Прощай, Хирут. Ты увидишь, я добьюсь своего, стану человеком.
Когда за ним закрылась
ГЛАВА ПЯТАЯ
Деррыбье был верен своему слову. Стать человеком — для него это означало только одно: заставить Хирут полюбить его. Он должен сделать карьеру. Это ясно. Получить пост, а вместе с ним — уважение и благополучие. Не так уж и сложно, если твердо знать, чего добиваешься, и не быть слишком разборчивым в средствах.
Он твердо решил придерживаться раз и навсегда заведенного распорядка. Каждую свободную от работы минуту он посвящал занятиям. Дом — работа — вечерняя школа, такова отныне была его жизнь. Свободного времени не оставалось. Он позволял себе расслабиться лишь в конце недели, когда ходил на горячие источники купаться.
Однажды начальник вызвал его к себе в кабинет.
— Н-ну, к-как дела? — начал он издалека, сильно заикаясь. — Работа нравится?
— Благодарю. Я всем доволен.
Стол у начальника был блестящий и гладкий, как озеро в тихую погоду. Пол в кабинете застлан пушистым ковром. Начальник подошел к окну и как бы невзначай сказал:
— Я знаю, ты хороший работник. Не болтаешься по дискуссионным клубам [21] , как другие, а усердно т-трудишься. Молодец! Ты в-вроде временно у н-нас?
— Да, мой господин, — почтительно ответил Деррыбье.
Начальник вернулся к столу и остановил на Деррыбье изучающий взгляд.
— Ничего, скоро возьмем тебя на постоянную работу… Если будешь хорошо себя вести. Госпожа Амсале — моя родственница, а ато Гульлят Гьетачеу — близкий друг. Это я помог устроить тебя на р-работу. Знаешь, есть дело, в котором ты можешь оказать мне услугу. — Он забарабанил пальцами по столу.
21
Дискуссионные клубы — общие собрания работников учреждений и предприятий, на которых обсуждаются политико-идеологические вопросы революции.
— Я слушаю вас.
Начальник снова, прихрамывая, отошел к окну.
— Тебе нужно вступить в дискуссионный клуб. Будешь докладывать мне, о чем говорят наши служащие.
Об этом человеке ходила сплетня, что хромым он стал не на поле боя, как утверждал он сам, а во время бегства из спальни чужой жены, когда его застал муж: неудачно выпрыгнул в окно и сломал ногу. Судя по тому, какую слабость он питает к молоденьким секретаршам, так, наверно, и было. Секретарши в нему попадают все как на подбор. Он им устраивает особые испытания. Любит, видно, собирать мед с чужих цветов…
Деррыбье не по душе было предложение начальника, но согласиться пришлось.
Через несколько месяцев его перевели на постоянную работу и повысили жалованье. Он сдал экзамены за среднюю школу и подал заявление на вечернее отделение факультета журналистики столичного университета.
Все складывалось неплохо, однако успехи не приносили радости. Совестно было. Кое-кого из тех, кто слишком откровенно высказывался на заседаниях дискуссионного клуба, под разными предлогами уволили, других понизили в должности. Сначала Деррыбье не задумывался над этим — уж больно хотелось ему быть на хорошем счету у начальства. Но время шло, и он понял, что дальше так продолжаться не может. «Доносчик, фискал», — в сердцах ругал он себя.