Зоя. Том первый
Шрифт:
За своими думами Григорий не заметил, как врач ушёл. А Григорий вдруг вспомнил, как втайне от Марии к Вальке бегал, а потом втайне от Евдокии. И стало ему не по себе. Перекрестился, молитву прочитал, а потом сказал вполголоса:
– Молись, не молись, небесный суд решит. Бабы подтолкнули меня к прелюбодеянию, уж больно хороши. А мне теперь отдуваться на том свете за это. Эх…
И Григорий стал думать, как бы бросить всё и уехать. И Макар будет рядом, и место роднее, чем Ростов. А может, и Дуся излечится на родной земле, да и Валентина вдруг не позабыла
Позавчера посреди рабочего дня к нему подошли двое. За ними по пятам шёл взволнованный Парамонов.
Один из незнакомцев представился:
– Здравствуйте, я Герман Боровски, начальник сыска по деятельности революционеров.
Нам нужно заключить вас под стражу для допроса по очень важному делу.
Григорий разнервничался так сильно, что не сразу сообразил. За спиной говорящего стоял не менее взволнованный Парамонов.
Но, – произнёс Герман Боровски, – благодаря вашему начальству и вашей ответственной деятельности, не будем вести вас под конвоем. Только учтите, Григорий Филиппович, любой шаг или попытка к бегству расценивается как неповиновение, и охрана может применить оружие. Благодарите бога за то, что ваш Парамонов – святой человек.
Он за годы своей работы стольких олухов со дна достал. И ведь не всегда получалось. Бывает, защищает человека, а тому это не нужно. А Парамонов им и зарплату, и место для житья. Ан нет, потом приходят за помощью хмельные. А коли пришёл второй раз, то милости не жди. Они окольными путями пытаются подключить брата-свата, все идут к Парамонову, как к благодетелю. Но у него свои методы по борьбе с такими.
Так что не нервничайте, Григорий Филиппович. Отпустим вас, как пить дать. Второй незнакомец наконец-то получил возможность высказаться:
– Ну посидеть немного придётся без семьи, чем сговорчивее будет главный мельник, тем быстрее вернётся домой.
– Вы готовы? – проговорил Герман.
Григорий кивнул.
Незнакомцы отошли подальше. Отец Зои сложил всё необходимое в сумку и побрёл к выходу. Следователи уже сидели в машине, а вместе с ними и Парамонов.
Допрос начали. Как и предполагал Григорий, дело полностью касалось Макара. У полиции был расчёт на то, что слежка за отцом главного председателя запрещённой ячейки Макара, внесёт определённую ясность в то, куда подевался сам виновник сего процесса. Но по глазам и кивкам Парамонова, Григорий понял, что лучше молчать и молчал.
Не вымолвил ни слова. А после допроса его оставили в подвальном помещении до завтра. Григорий даже не смог предупредить жену. Всё случилось так спонтанно, что он не ожидал такого поворота.
Первый раз был в заточении. Бросили ему одеяло. Пол был холодным. Григорий закутался в одеяло, а потом сон сморил его. В этом коконе и проспал до утра.
Наутро Григория Филипповича опять повели на допрос. Кроме начальника сыска в кабинете никого не было.
– Ну что, – начал
Григорий заметил, что сегодня следователь говорил другим голосом, более спокойным. Удивился и тому, как Боровски перешёл на «ты», вроде как и не близкие, а такую вольность себе позволил.
– Не в чем мне сознаваться, – ответил Григорий. – Я всю жизнь был честен. Если нужно признаться в том, чего я не делал, то не буду. Если моё признание спасёт сына, то пишите, что создание ячейки на моей совести. На этом и сойдёмся.
Герман удивлённо посмотрел на Григория.
– Как-то быстро ты сдался, Григорий Филиппович, я думал, пытать тебя придётся, а ты вон как, сам признался.
Григорий опустил голову. Сердце бешено стучало.
– Хорошо, – задумчиво произнёс Герман. – А что скажешь о Прохоре Соломине?
Григорий Филиппович сжал невольно кулаки и произнёс громко, словно у него голос прорезался:
– И за Прохора отсижу, пишите всё мне. Только его не троньте, сердце у него больное. Его и на работе оставили на лёгком труде, чтобы с ума не сошёл от ненужности. Спасибо Парамонову.
– Начальник у вас что надо, – восхищённо сказал Герман. – Вы ему и не братья вроде, а пестует вас, как родных. Ладно, раз признался, завтра протокол составим. Посидишь ещё ночку, подумаешь, ещё что-то вспомнишь.
Григорий вышел из кабинета, и его опять отвели в подвальное помещение.
А Герман присел за стол и начал писать.
«Успеть бы, – думал он. – Ох, Анна, Анна. Вскружила ты мне голову. Не дают нам счастья в небесной канцелярии. Ты ко мне, я от тебя. А раньше я к тебе, ты от меня. Словно защищает нас кто-то друг от друга. Далеко убегу, Аннушка. Чтобы слёз твоих не видеть, голоса не слышать. А если близко схоронюсь, то вернуться же смогу, не выдержу, а тогда и тебе жизнь испорчу. Чем дальше, тем лучше, а Бог даст, свидимся».
Герман запечатал письма в несколько конвертов, положил их в карман. Открыл сейф, вытащил оттуда папку с делами Кирьянова Макара и его подельников. Полистал, сделал даже несколько пометок. А потом отправил их обратно, сверху добавил ещё кипу бумаг и поджёг их прямо в сейфе. Когда документы догорели, он закрыл сейф, взял пальто, зонт. И покинул кабинет.
* * *Утром Григорию сказали, чтобы сходил домой и вернулся с вещами. Приказали ничего не говорить родным и для их же блага просто молчать, чтобы не было лишних вопросов.
Григорий так и сделал. Собрал вещи и, ничего не сказав, ушёл из дома.
Но в кабинет его не пригласили, а под конвоем через весь город повели на мельницу. Перед самым входом конвоиры отпустили его и сказали, чтобы сам проследовал к начальнику.
Григорий был взволнован. Когда его вели по городу, он озирался по сторонам, боялся, что сплетни начнут ходить, и тогда он будет уже не таким уважаемым.
Хватило однажды уйти в запой, до сих пор чуть что, вспоминают. В кабинете его ждал Парамонов.