Зоя. Том первый

Приходько Анна

– А вот и улики…

Анна вскочила со стула, подбежала к шкафчику и увидела лист бумаги, сложенный вдвое. Удивлённо посмотрела на Янека, тот пожал плечами, давая понять, что это не его записка.

Лоран Волков развернул лист и начал читать:

– Дорогая Анечка, любимая моя, гордая, родная…

Анна покачнулась, на мгновение ей показалось, что теряет сознание, но она крепко вцепилась в стул и устояла на ногах. Следователь продолжал:

– Когда я увидел тебя впервые, я влюбился в одно мгновение. Не торопился понравиться тебе, хотел, чтобы ты сама меня полюбила. Я пел и

играл на флейте для тебя. Но наша жизнь получилась не такой сладкой, как хотелось тебе. А меня всё устраивало. В любой ситуации ты была со мной, моя гордая, недоступная и самая любимая. Знаю, что виноват перед тобой, но моя любовь к тебе никогда не покинет моё сердце, даже если ты станешь ненавидеть меня ещё больше.

Следователь вытер испарину со лба, посмотрел удивлённо на Анну, но по-прежнему увидел только каменное выражение лица. Он присвистнул и продолжил:

– Анечка, это моё самое длинное письмо, которое когда-либо писал тебе. Знаю, что ты найдёшь его перед Пасхой, я в это время буду на работе, а когда вернусь, ты посмотришь на меня другими глазами. А ещё я написал тебе песню, и если ты позволишь, я вечером спою её для тебя.

Я защищу тебя от бед Своим потрёпанным крылом. Прошло немало горьких лет, Но мы же всё равно вдвоём! Ты будешь злиться на меня, Пока однажды не поймёшь, Что навсегда теперь моя, А если не поймёшь, ну что ж… Моей любви для нас двоих Надолго хватит с головой, Я утону в глазах твоих, До встречи Анна… Густав твой.

Следователь дочитал, покрутил листок в руках.

– Это у вас шифрование такое, госпожа Левандовски?

– Это писал мой покойный муж, отдайте письмо, – попросила Анна спокойно.

– Это улика, найденная при обыске, – ответил Лоран. – Я прикреплю её к вашему делу. Всё, что спрятано от чужих глаз, имеет ценность для следствия. Завтра к вам придут с обыском, будьте готовы. И если вдруг Герман Боровски прячется у вас под кроватью, перепрячьте его, ибо обольётесь горькими слезами, когда его задержат.

– Отдайте письмо, – затребовала Анна. – Оно не имеет никакого отношения к Герману. В конце концов, в своём доме я могу прятать что угодно и где угодно.

– Нет, – громко сказал следователь. – Сначала этот почерк сравнят с почерком Германа Боровски, а потом можете затребовать письмо по заявлению. Чёрт-те что творится: Герман, Густав…

Лоран поднялся, забрал со стола бумаги и вышел вон. А Анна продолжала стоять как истукан.

В её голове звучали слова из песни Густава: «Моей любви для нас двоих надолго хватит с головой…»

Анна всё стояла и смотрела в одну точку, а как стемнело, спохватилась и начала судорожно из своих шкатулок ссыпать на стол драгоценности.

– Завтра обыск, Янек, неси сюда крестик, что тебе подарил отец. Я не смогу за всеми уследить. Точно,

что-то может пропасть.

Анна села за машинку и быстро сшила мешочек, положила в него все дорогие сердцу украшения, а Янек с наступлением ночи закопал это всё под деревом во дворе.

Перебирая полки шкафов и комодов, Анна нашла ещё несколько записок от Густава, они были короткими, иногда с одной фразой. Но каждая из них болью отзывалась в сердце женщины.

«Моей любимой королеве лоз; целую в щёчку; улыбнись; моя гордая и неприступная Анна…» – всё это звучало в голове пани Анны голосом Густава.

Записки были на польском и русском языках. Зная, что жена предпочитала польский, Густав всё равно писал не только на нём. Объяснения этому Анна не находила. Но иногда ей казалось, что он пишет по-русски назло, чтобы вывести её из себя, а потом попросить прощения.

Янек же решил ничего не предпринимать. Он не боялся обыска совершенно. Его интересовал другой вопрос: «Где сейчас Илья и как с ним встретиться?»

Ночь у Анны и Янека была бессонной. Анна прислушивалась к каждому шороху.

А когда утром кто-то постучался в дверь, Анна запаниковала. Предложила сыну:

– Давай не будем открывать, прошу тебя, Янек! Они уйдут, нас как будто нет дома. Пусть придут в другой раз. Я успокоюсь, привыкну к этой мысли.

Но Янек, не прислушавшись к матери, пошёл открывать дверь.

На пороге стояла Зоя. Она, улыбнувшись, хотела было броситься в объятия Янека, но заметив за его спиной пани Анну, отстранилась немного назад.

Её удивили испуганные лица портнихи и её сына.

– Золото, – начал Янек, – тебе лучше уйти сейчас.

Улыбка сошла с лица Зои. Пани Анна отошла от двери, дав возможность сыну поговорить с девушкой.

– Золото моё, – Янек подошёл к ней и обнял. – У нас сегодня обыск. Я не хочу, чтобы твоя семья пострадала от этого. Когда всё будет спокойно, матушка пришлёт записку, и мы увидимся с тобой.

– Таисия всех выдала, – выпалила Зоя. – Я видела, как она общалась с полицейскими в порту и называла имя Макара. А Макара больше нет с нами.

Зоя заплакала.

– Я знаю, что Тайга предательница. Как это Макара нет? – удивлённо произнёс Янек.

– Он погиб. Не вернулся с очередного рейса.

– Я не знал, прости, – Янек ещё крепче обнял Зою. – Тебе нужно срочно идти домой, любимая. Вот-вот нагрянет следователь с обыском, я не хочу, чтобы ты пострадала.

– Хорошо, хорошо, – Зоя закивала.

Но Янек не отпускал её из объятий, а потом резко сделал шаг назад, отвернулся и скрылся за дверью.

Зое вдруг стало страшно, она огляделась и быстро пошла домой.

Первым делом она прошла в комнату, где лежала мачеха. Евдокия Степановна была по-прежнему бледна. Увидев, что на Зое лица нет, она спросила:

– Что случилось, доченька?

Зоя всё рассказала. Евдокия разнервничалась. Вспомнила про допрос, на который ходила, когда пропал Макар. Ей стало страшно за семью. Ведь тогда не допросили вернувшегося Григория и вообще забыли о них. А оказывается, это всё ещё может аукнуться.

– Зоя, сиди-ка ты пока дома. Если нагрянули к ним, то и до нас недалеко. Надо бы рассказать обо всём отцу.