Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы
Шрифт:
Недобитые герои и вожди соображали достойный ответ, а она, тем временем, нагло утащила Кастуся на Нару. Где и приняла исторически-истерическое решение:
– Нас предали! Но мы верны нашему князю! Пусть изменники пожинают плоды своей измены! Мы уходим! Мы спасаем нашего князя! Мы уходим в землю обетованную! Рубите деревья, вяжите плоты, тащите лодки! Мы идём во Всеволжск!
Бздынь…
Многие не поняли. Кастусь… возражал. Кажется. Но первые дни после ранения он был в беспамятстве. А потом… Деваться было уже некуда.
Разгром
Все, кому были дороги родные пенаты и могилы — сражались с соседями, которым эти ценности тоже почему-то вдруг оказались нужны. Потом приходили ростовчане. И вырезали оставшихся. Туда же влезли и суздальские.
«А чего ж не подобрать, коли ничьё?».
Не-не-не! Мы не за воровство казним, за то взыскивать — дело черниговских. Мы просто епископу помогаем.
Елица ухитрилась собрать большой табор и ломанулась по Наре вниз. Точнее: табор сам собрался, сам ломанулся. От безысходности.
Понятно, что люди пошли не за наложницей князя Кестута, а за ним самим. За репутацией предводителя. Который нынче несколько ранен. Но свою эффективность и удачливость доказал неоднократно: в междоусобной войне, в сожжении Москвы, в раздаче богатых подарков в начале лета… Глядишь — снова вытащит.
Опять же, «свои» всякие — просто взбесились, кровушки пустить хотят. А там и «кованные» ростовчане с суздальцами поджимают.
Беженцы вязали плоты, сыскивали лодки и валили вниз по Наре. Прямо к недавней крепостице рязанцев Серпейску (Серпухову).
Тут бы их рязанцы и перерезали. Но возле Серпейска с начала лета стоял литовский отряд. Стороны неделями разглядывали друг друга, но не резались. Приглядывались, общались.
Давние отношения между русскими жителями Серпейска и соседними литваками послужили основанием для соглашения между местным воеводой и беглецами.
Присутствие на разговорах Елицы в женском платье и глубокой скорби по раненому Кастусю создавало ощущение неопасности литваков. Отдавать этих людей в холопы Ростовскому епископу рязанцы не хотели. Не от гуманизма, которого здесь нет, а по нелюбви к ростово-суздальцам.
Любостяжательного воеводу Елица обошла щедрыми дарами. Серпейский градоначальник заявил, что не употребит строгих мер против беженцев из опасения, чтобы не произошло кровопролитие и разрушение вверенного ему городка от множества людей в литовском караване.
Я нахожу здесь некоторое сходство с проходом Разина через Астрахань после его персидского похода.
Пришлая рязанская дружина не рвалась завязнуть в толпе беженцев, им это было не по чести.
– Мы — княжьи гридни, а не людоловы! Наше дело — вражьих витязей бить, а не с бабьём да с мужичьём воевать!
И огромный литовский караван, едва ли не с двумя тысячами людей,
* * *
Историю опубликования «Что делать?» знаете? — Сидит мужик в одиночке, в Алексеевском равелине Петропаловки, под следствием. Сочиняет роман. Всё написанное сдаёт Следственной комиссии. Комиссия — следаки же! — видят в тексте любовную линию. Эк как р-революционера воздержанием торкануло! Зеку — брому, рукопись — пропустить.
Рукопись с вердиктом идёт в цензуру. «Волчары» — велели пропустить, а нам чего? Может, у них следственный эксперимент. Пущай печатнут.
Цензора, который — «пущай», выгнали. Но было уже поздно.
* * *
Коломенские глянули из-под руки на караван.
– Серпейские пропустили. А у нас и гридней меньше. Идут же пристойно, без баловства? Хай сплавляются.
Так литваки и «хаяли». Главное — не гадить сильно и городки дорогой не жечь. Понятно, что против течения они бы не выгребли. Но река — сама несёт.
На Оке, в отличие от многих других мест на Руси, в эти полвека — к таким бежецким караванам привычны.
– Опять, поди, половчанины на черниговских наехали. Или это переяславльские? Чего? Литовские? Далеко поганые ныне забираются…
И выносит караван аж к Рязани. Где сидит ненасытный князь Калауз. Который хорошо понимает какое громадное богачество несёт река. Это ж две тысячи душ похолопить да продать — тыщи гривен! А ведь на плотах ещё и майно везут! Всё, что от войны да разорения утащить успели.
А лучше — осадить и доить. Разные литваки в здешних краях — элемент пейзажа. С ещё до-славянских времён. Проверено — доятся. Тягло — тянут. Кр-расота! Подати же — каждый год! Вечно!
Это и воеводы в пройденных городках разумели. И на караван — облизывались. Но понимали — взять себе они не смогут, добыча уйдёт к князю. А зачем тогда?
«Без команды не стрелять». Команды — не было.
Калауз в раздрае. Караван бежецкий — бить нельзя. На Оке — особенно. Один раз стукнешь — десять лет к тебе новосёлы приходить не будут.
Вороги? — Они по Оке уже полтыщи вёрст прошли. Без боя, без разорения. Там у них бабы, дети. И поднятые иконы! А на переднем плоту — здоровенная хоругвь с ликом Спаса вышитым!
Как Елица эту штуку, в Кучковском хабаре взятую, сохранила — отдельная смешная история. Не смешно то, что она сообразила всё символически-православное начистить да воздвигнуть.
Калауз сам себя перехитрил. Хочется — цап-царап. Ой как хочется! Аж ладошки горят! Но нельзя. Тогда — миром. Пообещать, приголубить. А куда они денутся? К нищему Мурому под его руку проситься будут? С лесной мордвой в пограничье резаться?
Лаской, хитростью. Испоместить. А там — потихоньку-полегоньку…