Зверь в Ниене
Шрифт:
— Да, Калле.
— Мы не будем ничего отрицать, — продолжил юстиц-бургомистр. — Если что, мы сами расскажем.
Клаус Хайнц торопливо кивнул.
— Если я прикажу, стреляй первым.
— Да, Калле, — Клаус Хайнц вздрогнул, но не от холода. — А потом? В усадьбе два драгуна.
— У нас полно оружия, — пробурчал юстиц-бургомистр и заверил: — Мы здесь с тобой — Закон.
— Это пока в нас не начали стрелять, — робко возразил Хайнц. — За ними стоит вся конница Ниеншанца и, скорее всего, весь гарнизон.
— Не
— Но ведь они — королевские, а мы даже не в пределах Ниена…
— Ты можешь не ныть? — спросил Грюббе. — Мы вернёмся в город раньше, чем кавалерия прискачет на мызу.
— А потом?
— Отсидимся в ратуше. Договоримся с подполковником Киннемондом, что наше дело решит генерал-губернатор. Это если дойдёт до стрельбы. Но мы обойдёмся без применения оружия, — заверил юстиц-бургомистр. — Мы едем поговорить. С глазу на глаз вообще-то. Постараемся не ставить в известность фру Анну Елизавету, если такое получится.
— Дворня ей сразу скажет, будь уверен, Калле. В усадьбе тихо и скучно. Фру и сама нас первой заметит. Как бы не пришлось объясняться пред нею.
— Объясним. Мы ведём убийство, цепь убийств, и ничьи показания лишними не будут. Ты уже обедал у неё с Сёдерблумом, а теперь приедешь со мной. Отобедаем, если пригласят. Но с управляющим — наш разговор.
— Кем бы он ни был, — мотнул морозною своею мордою Клаус Хайнц.
С реки конёк бодро втащил сани на мыс. Снега нападало много, полозья вязли, но молодая башкирская кобылка, отбывающая в Ниене первую зиму и оттого не загрустившая, взрыла копытами белую целину и вынесла к дороге. Многочисленные ноги, копыта и разной ширины полозья оставили на ней глубокий след. Дорогой пользовались. Поместье жило полной жизнью.
В конце белого поля темнела подъездная аллея и стены мызы с людскими и службами. Заметённые снегом крыши на фоне полей терялись, и дома выглядели как разбросанные по сугробам великанские короба. Только медный флюгер в виде кораблика со стрелой ярко сиял в небе. Издалека он казался большой путеводной звездой и, наверное, был отмечен в голландской лоции.
— Они действительно не знают? — Клаус Хайнц принялся растирать щёки. — Не верю. Они годами сидят взаперти и смотрят друг на друга. Должны знать.
— Ты недооцениваешь людскую глупость, особенно, когда её поддерживает страх. Они могут догадываться. Они могут даже наблюдать, но старательно закрывать глаза на отдельные поступки. Напуганные люди будут убеждать себя и окружающих, что этого нет, а если есть, то нечто другое.
— Они подобны бродящим во тьме, познающим мир наощупь, пока свет не изумит их, — пробормотал Хайнц и потёр онемевший нос.
— Скоро приедем и поговорим, — утешил Грюббе, впереди сделались различимы отдельные стволы аллеи.
Хайнц некоторое время ёрзал молча, тревога снедала его. Он снова не выдержал:
— Что мы должны делать Калле? Мы
— Если бы Хильдегард Тронстейн нас не запугивал. А теперь у него шансов нет, — прорычал Грюббе. — Или он падёт под мечом палача, или мы.
— Меня повесят, — упавшим голосом сказал Клаус Хайнц. — Я — не высокого звания.
— Ты в этом смысле? Повесят, конечно, — обронил юстиц-бргомистр. — Это пока ты полон сил, тебе не всё равно, а после дознания и суда, когда дойдёт до исполнения приговора, тебе станет безразлично, вздёрнут или обезглавят, лишь бы поскорей закончилось.
— Это просто смешно! — воскликнул Хайнц. — Легко тебе шутить, Калле.
— Сколько я таких видел, — снисходительно отпустил Карл-Фридер Грюббе, и тут сани приехали.
Петрович выбрался из-под извозчичьего кожуха, постучал кнутовищем по воротам: «Открывай!»
Где-то далеко хлопнула дверь. Заскрипела по морозному снегу ковыляющая походка.
Старческий голос спросил по-русски:
— Кто ты есть?
— Господа из ратуши пожаловали к герру Тронстейну, — бодро объявил Петрович.
— А-а, — с заметным облегчением протянул старик. — Хозяйка-то уехали, а энтот дома.
Застучал смёрзшийся в камень брус. Воротина медленно отворилась. Петрович помог откинуть другую. Дед в зипуне и со свисающими из-под шапки седыми волосами до плеч отошёл с дороги, придерживая непокорную створку. Петрович забрался в сани и лихо подвёз к крыльцу господского дома.
— Нам туда, Калле, — указал на флигель Клаус Хайнц.
— Идём, — юстиц-бургомистр откинул полость и выкарабкался на снег, придерживая висящую на перевязи шпагу.
Следом, неповоротливый в огромных ботфортах, выбрался Клаус Хайнц, предварительно воткнув перед санями трость. Мелкая городская шпажка, нацепленная для проформы, цеплялась и мешала.
Ночью был снегопад, однако дорожки были расчищены и отвалы имели ровные, прибитые лопатой.
Железные кулаки Тронстейна поддерживали железный порядок.
Тут на крыльцо мызы вышел и сам Тронстейн, чем-то занятый в господском доме.
— Не ждал, — сказал он по-шведски. — Госпожа уехала в Конов-хоф. Вернётся к Рождеству.
— Мы прибыли к вам, герр Тронстейн, — учтиво ответил Хайнц.
Тронстейн кивнул и повёл к себе во флигель.
Печурка управляющего была протоплена с вечера, а ныне сделалось не жарко. Большую часть времени он проводил на улице или в господском доме, а сюда приходил, в лучшем случае, спать.
В сенях оббили с обуви снег. Тронстейн предложил гостям не разоблачаться, за что Клаус Хайнц был крайне признателен. За отворотами ботфортов лежало по маленькому пистолету. И если их присутствие можно было объяснить голодными в зимнем лесу волками, то остаться в усадьбе без оружия под рукой оказалось бы совсем плохо. Бог знает, как обернётся беседа.