Зверь
Шрифт:
По-видимому, в амфитеатре вершился суд, однако он почему-то являлся и судьёй, и преступником.
Говорили свидетели и обвинители: бледная молодая женщина с лицом лисицы и благообразный старик в одеждах священнослужителя, но их слова отскакивали от его сознания, не оставляя на нём следов.
Наконец, он-судья поднялся, чтобы произнести приговор.
Он был анаксом Золотых Земель.
Он знал, что пришёл к трону через братоубийство и любил власть до самозабвения. Он упивался ею, как хищник кровью. И он нашёл сообщницу себе под стать: Катарину… Нет, её звали Беатриса. Он почему-то путал эти имена.
Он-судья
Два его «я» отличались друг от друга как день и ночь, и они разрывали его существо пополам.
— Брат! — сказал он-судья себе-преступнику (победные трубы пели в потайном закоулке его души, но лицо выражало только приличествующую случаю скорбь). — Твоя вина неоспоримо доказана. Главы Высоких Домов вынесли тебе приговор, но я отдаю тебя на суд высших сил. Ты спустишься в Лабиринт, чтобы там принять уготованную тебе судьбу.
Ярость, пронзительная, как молния, вспыхнула в нём-преступнике. В одну минуту он прозрел, словно чья-то рука сорвала маску торжественной справедливости с него-судьи. Две половины его души столкнулись лицом к лицу и заглянули друг в друга, как в бездну.
Невинная обличила виновную.
Его кровь взбунтовалась и вынесла смертный приговор.
— Ты! — яростно крикнул он-преступник себе-судье. — Ты, который предал свою собственную кровь ради венца анакса! Так пусть же эта кровь падёт на твою голову и на весь твой преступный род вплоть до последнего колена! И пусть твоё последнее отродье терзается одиночеством, как и я, и четырежды пройдёт через предательство, через которое я прохожу по твоей милости! А я вернусь и посмотрю, как он проклинает того, кому обязан своей участью!
Сердце Кэртианы вспыхнуло, отзываясь на эти слова: оно озарило багровым светом весь амфитеатр. Он-Ринальди выпустил его из рук, с хохотом глядя, как оно плывёт к его-Эридани искажённому лицу.
Мир вспыхнул багровым пламенем и сгорел за доли секунды. Вокруг воцарилась темнота.
Рокэ пришёл в себя в Лабиринте.
Проклятая кровь шумела у него в ушах. Он снова стал единым целым – последним Раканом, в котором соединилось прошлое и настоящее.
А будущего у него не было.
Он бездумно повернулся и направился к выходу. Меч Раканов легко ударялся о его правое бедро.
Далеко впереди замаячил лоскуток тускло-серого неба. Сколько времени прошло с той минуты, как за ним закрылась решётка Лабиринта? Он не помнил, да и не хотел вспоминать. Может быть, прошли столетия, а может быть – часы.
Выцветший лоскут неба вблизи оказался тучами песка и пыли. Воздух был полон ими; старинные каменные плиты сотрясались, подбрасывая сухую землю вверх, словно под ними ворочался проснувшийся гигант. Ветер ревел с ураганной силой, разнося повсюду клочки рыжего огня.
Удивлённый картиной стихийного бедствия, он замер, осматриваясь. За его спиной сквозь пыльную бурю неясно виднелся Холм Ушедших – каменные мечи на его вершине горели Закатным пламенем. А в паре десятков бье впереди неизвестный воин с обликом Повелителя
Чудовище наступало, едва сдерживаемое сворой чёрных псов, вцепившихся в каменные бока и ноги. Воин был уже утомлён: его одежда вся пропиталась потом, а сапоги висели лохмотьями, словно их долго рвали когтями остервеневшие крысы. Храбрец отбивался одним кинжалом; его левая рука была пуста.
— Ричард!
Почему выкрикнул именно это имя, он даже не задумывался. Неизвестный воин обернулся: у него оказалось лицо семнадцатилетнего юноши.
— Эр Рокэ! Вы?!!
Быстрый, как мысль, Рокэ выдернул меч Раканов из-за пояса, перехватил за лезвие и кинул рукоятью вперёд. В усталых серых глазах вспыхнул радостный блеск, и юноша поймал меч на лету. Он быстро перебросил кинжал в левую руку, и теперь его облик обрёл знакомую законченность.
Повелитель Скал твёрдо и незыблемо стоял на раскачивающейся земле. Секунда – и он пошёл в атаку на минотавра.
Чудовище склонило голову, норовя пропороть человека острым рогом. Но Ричард поймал рог на широкое лезвие кинжала и с усилием повернул морду врага в сторону. В тот же миг большая чёрная дейта с синими, как драгоценные сапфиры глазами, прыгнула и вцепилась минотавру в локоть, повиснув на нём всей тяжестью. Ричард отступил на четверть шага, продолжая удерживать морду раттона, и вогнал меч Раканов в каменную грудь до середины клинка.
Человекобык зашёлся неожиданно высоким крысиным визгом и начал осыпаться, как осыпается песчаник под резцом и молотком каменотёса.
Водоворот сухого крошева, в который в одночасье превратился раттон, закружился между Ричардом и Рокэ. Пыльная буря ослепила глаза, забила рот песком; Рокэ попытался окликнуть Дика, но горло ему свело судорогой. Над Гальтарой повисла плотная серо-жёлтая мгла, и если бы не пламя пожаров, занимающихся то здесь, то там, всё потонуло бы в её густом мареве.
Рокэ двинулся вперёд на ощупь, но тут случайный порыв ветра слегка приподнял завесу пыли, и он увидел, как свора литтэнов удаляется вслед за своим господином.
Он свистнул, чтобы привлечь внимание дейт, надеясь, что их чуткий слух уловит призыв. Звук вышел таким пронзительным и резким, что показался ему самому воем ветра. Литтэны исчезли, но Рокэ почудилось, что висящая вокруг него пыль стала вращаться и соединяться в плотные тёмные сгустки.
Он свистнул ещё раз, властно и пронзительно: так свистит зарождающийся ураган. Летающий в воздухе песок закрутился в маленькие воронки, соединяясь в комки. Однако они были не жёлто-серыми, как следовало бы ожидать, а синими – яркими, как кэналлийские сапфиры.
Рокэ смотрел, почти не веря собственным глазам. Перед ним прямо из воздуха соткались крупные насекомые. Это были не осы, не пчёлы, а большие синие шмели с бархатистыми брюшками, упругими крыльями и угольно-чёрными жалами.
Они повисли вокруг него, не нападая, но и не разлетаясь, словно подданные, ожидающие распоряжений своего Повелителя.
Рокэ пересчитал: их было ровно шестнадцать.
Неужели он нашёл своих спутников?
Он мысленно потянулся к самому крупному шмелю – вожаку. Весь рой тут же встрепенулся и ровно загудел. Шмели взяли его в кольцо, как опытные телохранители, и ветер внутри их круга сделался слабее.