Звезда Аделаида - 2

GrayOwl

Мастер Зелий решил, что поставил зазнавшуюся семейку Сабиниусов на подобающее им место и завершил свои словоизлияния:

– Много ещё чего ведаю и умею я, но сие еси разговор для посвящённых токмо. Иным же, вот как высокорожденным патрициям и благочестивым родителям моим, сие внимания никоего не составляет, и разговор наш непонятен им и скучным кажется. Так не будем же умножать сущности… И поговорить ещё успеем мы, как положено волшебникам… Времени у нас много - вы же, все семеро, не на день единый или два приехали…

Но патокомёдоядоточивый Верелий тут же пришёл в себя и таки выкрутился из тупиковой, как могло показаться, ситуации. Он просто-напросто сделал вид, что вдруг, внезапно… позабыл недавний пылкий рассказ

будущего свата о неведомой жизни старшего сына у дикарей и его путешествиях по Ойкумене всей да и за её пределами - далеко на восток, и торжественно произнёс:

– Горжусь я тобою, о великий и славный полководец Снепиус Малефиций Тогениус. Воистину воспитал ты достойного сына и наследника своего. И по праву в лета столь ранние стал он у тебя Господином дома, ибо и хитроумен, аки змея, и мудр есмь, аки ворон священный - Альбиона покровитель по словам тунеядцев сих и рабов будущих - бриттов, кочующих по всему острову нашему благородному.

– Да он, в самом деле, кажется мне провидцем, а не просто бахвалистым, кичливым пустомелей, хоть и говорил о себе лишь, как о простом, хотя и чистокровном волшебнике и столь же благороднейшем ромее. Ведь змей Салазара Слизерина - символ моего Дома. А ворон, которого он, чистокровнейший ромей родом ещё из неразрушенного, непобедимого, кажущегося неприступным и вечным, Рима, как и варвары Британии, считает священной птицей - покровителем Альбиона - моя анимагическая форма! С ним надо бы поосторожнее, не особо распространяться, как я уже начал хвастаться с подпития, верно, о знаниях и умениях моих… А зря я это, бахвальство никогда не приводило к добрым делам или результатам. Сходил бы ты, что ли, к брату, а, Сев?

А может, это просто образное совпадение, как когда-то Квотриус говорил обо мне, как о вороне, а я ещё накричал на него сгоряча, как всегда, не подумав, и сильно оскорбился на тогда ещё маггла… Вот, как сейчас. За что я обиделся на Квотриуса? За то, что он нам с Папенькой в лицо сказал, что думает на самом деле о моей женитьбе? Что он любит меня? Что он плакал, пока я старался обучить, вопреки поговорке, молодую собаку старым фокусам? Поттер… нет, мой неопытный и от того ещё более страстно любимый Гарри совсем ничего не умеет, только пламенно любить и… столь же страстно убивать. Но разве этого так уж и мало! – подумал Северус.

Снова ментальная связь. Да это просто шквал какой-то! Уши закладывает, но в голове ясно звучат, отдаваясь по всем закоулкам мозга, словно звук гигантского маггловского колокола на лондонском соборе… их святого Павла и причиняя жуткую боль, вымученные, еле выговариваемые слова Квотриуса. Нет, это уже мольба, причём мольба отчаянная, поистине не ложная, а самая, что ни на есть, искренняя. От неё пахнет кровью и смертью.

– Северу-ус! Приди! Молю! Я умираю! Стихии… они… Не… могу больше. Сие последние словеса мо…

– Извините, высокорожденные патриции и Господа, но мне необходимо покинуть вас на время некое, не медля. Я сыт, вы же вкушайте, чтоб вам лучше спалось. Вернусь я в общество ваше достойное к винопитию, как думается мне, не позже. Но если случится мне задержаться - пейте и славословьте богов дома, Господином коего мне воистину посчастливилось случиться.

– Куда же ты, сыне мой Северус?
– возмутился Папенька, догадавшись, что произошло что-то дурное, исходящее от Квотриуса, на которого отец небезосновательно злился сейчас, после «фокусов», учинённых им при славословии.
– Неужели к брату - бастарду своему? Ведь здрав же он. Сам излечил ты его чародейством, не стоило бы нынче и скрывать сие пред новыми родичами своими. Разве не так сие? Так зачем спешить к нему во время пира семейного, благословенного, заради славословия превосходного, кое соделал ты нашим домашним добрым и заботливым

богам, и помолвки своея с невестою знатной, патрицианкою высокорожденною, прерывая его? Знатные гости у нас сегодня, и негоже было бы остав…

– Узнал я лишь несколько секунд назад, что снова плохо стало брату моему воз… бастарду.

Потому-то и спешу на помощь, оставляя сотрапезников моих на время некое лишь. Не волнуйтесь только, не берите близко к сердцу, ибо не затянется отсутствие моё.

Папенька в душе испугался за жизнь любимого непокорного сына и лишь кивнул в ответ, отпуская странного сына - чародея на помощь ставшему не менее странным чародеем - сыну-бастарду, тем не менее, принятому в род Снепиусов, что было подтверждено ещё в первый день счастливого - а счастливого ли?
– появления истинного наследника и высокорожденного патриция по праву происхождения, но не воспитания, им самим, добровольно.

А кто их знает, как они, маги, передают словеса друг другу? Это не его забота. Главное, чтобы Квотриусу не поплохело до полу-смерти. О большем Папенька и не соизволил подумать, отпуская непутёвого сына взмахом руки.

Но тут вмешалась, воркуя, Маменька, явно не желая отпустить «сыночечка» , возлюбленного, единородного пока что сыне из трапезной на помощь этому бастарду, прижитому её высокорожденным, как и она сама, теперь только её собственностью, как она полагала - супругом, от невежественной, безграмотной, нечестивой дикарки, не читавшей и не знавшей даже о существовании прекрасных стихов и од Цицерона, ни шаловливых басен Лукана… Самой что ни на есть колдуньи - а теперь к её уродливому сыну - бастарду Квотриусу. Уж она-то поняла… куда и к кому спешит направить стопы свои «сыночек». И что с того, что сам единородный сыне её перенял фокусы свои от вовсе невежественных варваров? Кто знает, о чём поют их «друиды», поклоняющиеся не истинным, могущественным ромейским богам, но каким-то замшелым деревьям и мутным источникам? Могли бы и научить черноволосого, черноглазого, умного ромейского мальчика - сироту, для начала - своему бедному, куда уж там их разглагольствования, языку, а после - и своим воистину пустым псевдо-«премудростям».

– Но вкусил ты так мало пищи превкусной и приятно насыщающей и вина, столь вкусного, что даже я - я! А ты ли не знаешь обстоятельств моих?
– пью его без опасений, о сыне мой возлюбленный, даже тельца своего любимого не доел. Отчего же бежишь ты от нас, родителей твоих? Неужли ради безумного и невоспитанного брата - бастарда своего? Не пойму я, и зачем избегать общества высокорожденных патрициев, кои собрались здесь все вместе семьёю большою, ради грязного полукровки? Они живучи, бастарды. Подождёт Квотриус твой, страшный, аки ламия в истинном обличии, до окончания трапезы общей.

– Ошибаешься ты, о матерь моя, высокорожденная патрицианка Вероника Гонория - вино сие не надобно пить тебе, да и сводный брат мой давно уж вернул себе лик прежний, прекрасный, - спокойно солгал Снейп, как он уже привык делать в «этом» времени.

Никогда он столько не лгал, все порции его лжи перед Волдемортом были отвешены и отмерены вместе с хитрым на это дело Дамблдором.

– Да-да, превелико будем возмущены мы, вся семья моя, и я, и сыны мои единодушно, все шестеро, ежели покинешь ты, о Снепиус Северус - кудесник многомудрый, умеющий творить, кажется мне, невозможное - нас, патрициев высокорожденных ради спасения жизни существа низшего, возжелавшего, - Верелий деланно и противно захихикал, - нечистому, недостойному грязнокровке соединитися с пречестною девицею, дщерью моею единственною, невинною, но возомнившего о себе безосновательно с пребольшим излишком. С высокорожденной патрицианкой!
– чуть ли не возопил попробовавший коктейльчика Наэмнэ, подававшемуся к тельцу, сейчас особенно противный Верелий.
– В коленах множественныих, поистине уходящих в древность необъятную, глазом не простирае…