Звезда Аделаида - 2

GrayOwl

– О Гарри же умолчим потому, что я тоже очень сильно люблю его. Но вот кому не стоит об этом знать, особенно сейчас, так это Квотриусу. Если у нас с Гарри выйдет что-то большее, чем поцелуи и объятия, тогда правды не скроешь, а пока… Пока не о чем и говорить - ну, укусил меня парень за член, зато какой был оргазм после! Хорошо, что не парню в глотку, а то бы поперхнулся да подавился. Но вообще-то, я предпочёл бы с проглотом. Эх, мечты, мечты!

– Но женщина - сие создание богов, поверь, дарует мужчине совсем иные ощущения во время близости. Неужели… тебе не ин…

Квотриус поморщился, но послушно выпил

третью чашу Кроветвора, держа её из-за слабости в обеих руках и продолжил допытываться у Северуса:

… - Неужели не интересно тебе испытать их? Ну хотя бы раз войти в молодую, красивую, упругую женщину? Лоно её…

– Отнюдь.
– прервал словеса названного брата Снейп на самом интересном месте, обращавшем его в ужас лоно женщины, вагина.
– Не имею я никоего желания близость иметь с какой бы то ни было, хоть самой прекрасной женщиной во всей Ойкумене обширной. Да я физически не смогу этого сделать из-за любови великой к тебе, о Квотриус мой возлюбленный.

– О Северус, женщины, конечно, похотливы сверх меры, но ты со своею мужескою силою великою, кою познать посчастливилось мне, недостойному полукровке, с коим связал ты во времени моём жизнь свою, но отче…

– Прекрати, Квотриус, уничижаться. Кажется, прошло то время, когда считал ты себя таковым, так не возвращай его вновь. Нет нужды в том. Ты еси маг величайший, Повелитель Стихий. Не знаешь ли ты, почему Они ополчились вдруг на тебя? И, на вот, выпей ещё чашу. И мочись под себя, не стесняйся - тебе сейчас ни в коем случае нельзя подыматься с ложа. Всё равно, менять его на новое, уж позабочусь я об этом, как Господин дома. Ради тебя единого.

Иначе раны могут опять открыться. Особенно боюсь я за уже раз разошедшийся глубочайший, хоть и узкий, слава всем милостивым богам, порез на шее твоей прекрасной, словно из кости слоновьей выточенной.

– Что есть кость слоновья? Не ведаю я диковины таковой.

– В Африке водится множество твари всяческой, неведомой тебе, мой наивный брат. Есть среди фауны живородящей и млекопитающейся и животные огромные с бивнями, сиречь, рогами толстыми и мощными весьма своеобразными, растущими у них вперёд остриями грозными, цвета нежного - молочного или топлёных сливок. С помощью дрессированных животных сих финикийцы во время первой и второй войн Пунических* * …

– О Северус, вспомнил я о них и о слонах, на коих воевали карфагеняне нечестивые, переправившись на кораблях своих, соделанных мастерски и умело, даже чрез море в Иберию дикую и дошедших до Италии прекрасной. Но Карфаген был разрушен. Неужли слоны пунические живы без ухода хозяев своих?

– Представь себе, африканские слоны дожили и до «моего» времени. Хотя… сие неинтересно. Расскажи мне лучше о действии Стихий во время моего… скажем, вынужденного возлежания на пировании, мне немилом.

– Не ведаю я, что творили Стихии, покуда лежал я, постепенно теряя сознание, слыша только бульканье, коим потоком бурным кровь животворящая покидает тело моё бессильное, и мучаясь болью презлою от раны разошедшейся. Случилось же таковое вот уже второй раз за бесконечный день сей, ибо мыслю я, что проклят, верно, богами грозными, карающими, за немилость мою и злобу затаённую на драгоценного гостя твоего… уродливого весьма, - добавил всё же Квотриус.

Так что не могу рассказать тебе о моих подвластных Стихиях ничего - ни путного, ни безосновательного больного, горячечного бреда.

Северус не на шутку опечалился и разволновался - он-то думал получить целую сводку боевых действий

Повелителя Стихий со своими подопечными, а вот те на - в ответ тишина, можно сказать. Квотриус заметил печаль любимого и заверил его то ли правдой, то ли вымыслом пригожим вполне, чтобы сойти за правду, правду из области фантастики, то есть полноправного действия Стихий:

– Вот, вспомнил, кажется, на меня ветерком холодным лёгким подуло, когда я только начал проваливаться в забытье болезненное… А после, уже, когда шум поднялся в ушах и звон, снова я на миг пришёл в себя и увидел существо некое странное, совершенно нагое и прекраснейшее телом. Но не было у него признаков пола никоих, ликом же оно напоминало цветок огненный, невиданный прелестью своей, и жар исходил от существа этого. Промолвило оно словеса некии, но то ли не расслышал их я из-за шума и звона в ушах, то ли не понял, ибо показалось мне, словно бы говорило оно языком неведомым, не ромейским. Посмотрело оно на меня, кровию истекающего, длань свою мне на лоб опустило, и была она, словно лёд януарский, ледяной и твёрдой, нечеловеческой, и вот - боли в ране не чувствовал я вовсе боле. Потом оно исчезло с еле слышимым мне хлопком, а у меня вдруг силы нашлись, дабы умолить тебя прийти ко мне и попытаться спасти, и столько сил мысленных потратил я на зов, что тут же провалился в спасительную темноту.

– Чудесен рассказ твой, о Квотриус, сердцу милый. Но не привиделось ли тебе всё это в горячечном бреду? Ибо в начале сказал ты, что ничего не помнишь. Как же верить мне тебе после слов твоих первых?

– Просто поверь, о Господин и брат возлюбленный мой. Веришь же ты в невидимых, бесплотных, неосязаемых богов народа своего, значит, и в видение моё поверить в силах, - тихо промолвил Квотриус.

И Северус, не доверявший чудесам, происходившим не по мановению волшебной палочки, как его учили с раннего детства, вдруг поверил. Но ещё один вопрос он просто обязан был задать больному, измученному названному брату.

– Ежели существо сие чудесное от боли избавило тебя, почему же не остановило оно кровь, хлещущую из раны обезболенной?

– Сего не ведаю я, равно, как и о происхождении существа сего невиданного и прекрасного не могу ничего сказать тебе, о брат мой возлюбленный. Прости, о Северус, ежели разочаровал я тебя, - кротко добавил брат.

– А позволь мне отвлечь тебя от мыслей печальных и вернуться к теме, общей для мужчин всех времён и народов - о женщинах. Скажу же я тебе просто, извини за столь нетерпимую тобою вульгарность, но иначе не понимаешь ты, о брат мой - у меня на них не стоит. Никоего вожделения не чувствую я даже к красавицам, поистине отменным, из времени «моего», на которых предлагали мне жениться ради богатств моих.

– О, даже так?
– тут же оживился «умирающий лебедь».
– И от лицезрения красавиц знатных, коих видел ты, наверняка, в городе нашем, не возбуждается плоть твоя? Совсем никакого холодка или, напротив, жара в крови?

– Нет! Сказал же - я не люблю женщин вовсе, я люблю тебя и… только тебя. Ты виноват в сём, Квотриус! И если у тебя от любой смазливой бабы или девки стояк случается прямо на многолюдной улице… нашей via della Sibelium, то я и не знаю что подумать о тебе.

– О, успокой себя, Северус, брат мой, более жизни любимый, усмири гнев свой, не говори мне словеса таковые грубые, неправдивые. Знаешь же ты хорошо, что язык плебса вульгарный и слышать мне больно. Пошто же изводишь и ты меня им время от времени? Но забудем о сём! Забудем о черни!