Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
Однако время противостояния двух магов подошло к концу, и вот уже профессору и бывшему шпиону, незаметно «прочёсывавшему» разумы соратников по Ближнему Кругу и делая это практически за мгновения визуального контакта, качественно и безболезненно, не то бы его быстро раскрыли, надо признаться хоть самому себе, с превеликим трудом удалось прорваться в «книгу памяти» бесчестной невесты.
Вот и прочёл Снейп в уже не сопротивляющемся, а сдавшемся на милость победителю, разуме Адрианы любовь её великую, весомое, нужно отметить, воспоминание о которой - носимое во чреве дитя от возлюбленного и по сию минуту человека. Углубившись в следующий слой памяти женщины, увидел Северус, что не насильно разлучена она была с ним, а по воле своей, как ни странно это было, учитывая, что и любовь, и дитя незаконное сохранились у неё в целости и сохранности. Кем был этот человек, обесчестивший, на самом деле невинную доселе переспелую высокорожденную девицу? На первый взляд, довольно красивый молодой мужчина, но всего лишь полукровка - бритт, вряд ли свободный гражданин, даде не плебеус. Больше охарактеризовать его пока, на первый, как и в последующие разы уже покорно раскрывшей свой разум несчастной, вдвойне обсчещенной женщины, для нелюбого носатого, длинноволосого урода ничем нельзя. Кроме, пожалуй, того, что его черты лица более плоские, пустые, простоватые и грубые, чем у Квотриуса.
Но
– не оставил глубокого впечатления в разуме Северуса. Сердце же и душа его остались и вовсе незатронутыми римскими красотами. Он не думал даже о вполне симпатичных то ли мальчиках, то ли молоденьких мужчинах бриттах - дикарях в самом расцвете ранней юности, когда женятся они и становятся воинами. Тех, как и Гарри, поменявшего статус с рабского у… этих самых «мальчиков» и их жён, но вот юноши стали если и не трупами, обезображенными насилиями и пытками, уже преданных ласковому им - мёртвым - языкам огня, то разделили горькую участь рабов. И ещё неизвестно, кому - живым или мёртвым - повезло больше! И опять все мысли о Гарри. Ну вот, снова-здорово - начал с любовника Адрианы, хоть хорошо, что сеанс Легиллименции прервал, а в мыслях зашёл… опять об одиноком мальчике. Гарри-то, пожалуй, не уступает своей английской правильностью облика женственным, слишком… мягким чертам всадника Квотриуса да и облик английский, но не кельтский, ближе профессору, хоть сам Снейп нисколько не похож ни на бритта, ни на англичанина.
– Не думать о Гарри, не думать… Лучше бы… навестить поскорее, дать волю поцелуям, отхлестать, наконец, Поттера по ягодицам плёткой для рабов… Ну не бичом же его лупить! BDSM-щика непонятливого, остающегося невинным… О нём думать и мечтать о долговременной связи бесполезно - он всё равно забудет о нашей несостоявшейся любви, когда мы перенесёмся в наше время. А думать надо, по крайней мере, сию минуту, об Адриане. Раз она так ненавидит меня, так пусть сохранит она дитя своё - мне-то что, в конце концов. Ну, попозорюсь перед гостями на свадебке и молодёжью ввечеру, когда буду сопровождать её, жеребую, в родной дом. Да и кто эти магглы - гости передо мной, графом Снейп, к тому же женящемся «понарошку»! Взять же семейство магов - Сабиниусов, то пусть хоть желчью изойдут от радости, что нашёлся на их счастье вот такой дурачок, как я. Пусть ненависть Адрианы поутихнет, когда она поймёт, что я не покушаюсь на будущее ребёнка от по-настоящему любимого человека, как память о нём и их большой любви, чтобы быть ей после, потом хоть немножечко счастливой с Квотриусом. Ему она родит других детей, а этот бастард, которого добрый, нежный, тихий Квотриус непременно усыновит, когда мы с Гарри отбудем в своё время, пусть будет её радостью и напоминанием о первой, хоть и несчастливой, намеренной по воле Папеньки любви.
И потом, Адриана, наверняка, как показала себя опытной ведьмой, по крайней мере, в любовных приворотах, раз чуть не заворожила Северуса на первом же свидании, всё равно наложит на новорожденного Маскирующие чары. Настоящий же супруг, будь то Северус, если задержится в этом времени до рождения чада, чего бы так не хотелось, или следующий «по очереди» супруг - Квотриус, очень хорошо подыграет и сделает вид, что хорошо знает, от кого так рано родила пухлого, как и сама Адриана, такого же здорового младенца его жена. Конечно, только от него самого, дабы не предавать дело огласке на весь «высокорожденный» Сибелиум, хотя… Хотя ромейские женщины, многооопытные матроны, придущие на пир в честь молодой матери, эти кумушки разузнают, что да как то, что называется «по-любому». Подпоят молодую Адриану, развяжет ей язычок, и позора тогда не оберёшься. Всё равно, будь что будет, Северус привык переносить и не такой позор, валяясь последи Ближнего Круга под проклятиями «соратников» и простым, достойным лишь пьяных магглов, избиеним ногами, что профессор решил уж было не давать вкусить Адриане содержимое чаши аквилейского стекла, но та… Та быстро выхватила её из рук зельевара и выпила весь напиток и даже запрокинула голову, дабы скатились в него последние капли смертоносного для её плода питья. И всё это, не отрывая взгляда от глаз Мастера Зелий, предоставив Северусу наблюдать за её нравственными страданиями и, как она думала, насладиться ими, злодею и уроду, словно вышедшему из Аида мертвецу, вполне. Видно, решила, поистине не знающая меры в своей ненависти и не находя ей иного выхода, кроме ещё более страшной в её глазах, мести, ведьма таким странным, истинно женским, дурным, иррациональным способом, внешне не позоря несложившуюся ещё да и не сложащуюся никогда, семью, и никому ни слова лишнего не говоря - всё равно, с братьями и будущим свёкром не поговоришь, всепрощающий отец не явил лика своего сегодня, сказавшись на подагру, не с чужим же министром говорить - пить или не пить!
– изводить теперь супруга скорого своего, храня и лелея в памяти воспоминания о выброшенном по его желанию и вине младенце. Плакать по нему заради озлобления ненавистного, такого страшного на вид, хоть и молодого ещё, во всём - всём!
– виноватого мужа - растлителя собственного буйнопомешанного брата - полукровки… О, вот о полукровках она, Адриана, вернее, о единственном своём возлюбленном, думать не будет! А будет она устраивать истерики супругу нелюбимому на пустом месте, ходить вечно подавленной, с поникшей головой, хозяйством не заниматься даже после рукоприкладства с его стороны, как бы тяжело он её не измочалил и отказываться делить с ним ложе, покуда он в жёсткой, приказной форме не потребует своей доли удовольствия и исполнения супружеских обязанностей. А уж в постели с ним не кончать, но стараться не поддаваться на ласки, а скорее, даже наверняка, грубость, оставаясь фригидной назло мужу. И супругу, если он действительно полюбит её, останется либо ласкать жену до умопомрачения, как будет делать нежный и деликатный Квотриус, либо насиловать женщину, как он никогда не поступит. А вот Северус, доведись ему спать с этой козой, изнасиловал бы, не задумываясь - за всё «хорошее и брюхастое».
Глава 72.
Хотя… только алогичная, но верная, прирождённая женская да ещё и стократ усиленная ведьмовскою, особо тонкая интуиция могла подсказать беременной невесте, что за «любовный» напиток
– и странный жених - кудесник и мужеложец. Нет, не Любовное зелье сие, отнюдь. Но Северус же был абсолютно прав в том, что Сабиниусы Зельеварения не ведают, даже простейших зелий не ведают, однако женщину-колдунью да ещё и беременную, остро чувствующую эманации помыслов людских, не так-то просто обвести вокруг пальца. Знала, чувствовала она… что пила, хотя бы приблизительно. Но всё-таки выпила в итоге.
Но и Мастера Зелий иногда имеют некое, вполне себе человеческое право на ошибку. Однако их непреднамеренные ошибки приводят к плачевным или, напротив, отличным, но непредсказуемым результатам. Так ошибся и профессор Зельеварения и Основ Алхимии школы чародейства и волшебства «Хогвартс» Северус О. Снейп, приготовивший в итоге смесь зелья для быстрого выкидыша и Амортенции, сваренной неправильно, только из лепестков персидской розы. В суматохе событий, предшествовавших варке зелья, у Северуса, как назло, напрочь вылетело из даровитой… излишне перегруженной вот уж который день, головы, что магия любви сохраняется в… любом лепестке этого цветка, будь он хоть трижды вымоченным, вываренным или высушенным и смолотым в муку. Вот и получилась адская, как сказали бы магглы, смесь двух, противоречащих друг другу зелий в едином, Абортирующе-Любовном. Второе - для воссоединения сердец любящих в любови платонической, а после - и супружеской. Первое же - для избавления от последствий плотской, грешной связи, если таковая связь - любовь незаконна, сиречь не стала супружескою по традициям любых мало-мальски цивилизованных, образованных каждый по-своему народов.
Амортенция же, кроме того, что являлась Любовным напитком, ещё и позволяла влюблённым находить и чувствовать друг друга на расстоянии, и, вообще, точно, словно современные Северусу швейцарские часы - подарок кума, носимый Снейпом всегда только за завтраком, до занятий со студиозусами, а то, как бы молва дурная… о несуществующей сексуальной связи кумовьёв не прошла бы среди дошлых студентов - обеспечивала полную верность любящих при вступлении их в интимную сферу жизни. Но чашу необыкновенного «Любовного напитка из самого Рима», привезённого ради скоро станущими парой высокорожденными патрициями и волхвами судном через Пролив, неспокойный в это время года и разлитого в лучшую стеклянную «тару» в доме Снепиусов, выпила только пока что брюхатая невеста. Значит, если Северусу не досталось Любовного напитка, хоть в полном смысле Амортенцией это двусмысленное зелье назвать трудно да и невозможно, ибо напиток этот нужно выпить обоим… А вдруг лепестки роз вступили во взаимодействие некое, неизученное, со спорами Trebelium disanimae и получилось в итоге вообще не пойми что, а не Абортирующее зелье? И скинет ли от такой смеси женщина нечестная плод свой? Хоть Снейп и простил её за любовь огромнейшую, ею испытанную - сам же знал, что такое козни и проделки Венеры Златокудрой, хоть и на примере мужской половины бла-а-родного общества! И значит ли это, что фокусы с препоручением Адрианы «заботам» Таррвы и прочих, как и все здешние мужчины, возьми хоть Фунну - скромника и по-христиански любителя умерщвлять плоть, хоть о самом христианстве слышал мельком от покойной Госпожи Наложницы, когда ударилась она, неразумная женщина, во все тяжкие, да и то любвеобильных по крови своей пиктов - домочадцев уже не пройдут? Адриана, может быть, теперь доносит желанное дитя во чреве своём и сумеет сразу же распознать, как только она войдёт в опочивальню «не к тому», единственному возлюбленному, к которому она привязана теперь всеми фибрами души и зовом сердца, и перебудит весь дом разгневанными возгласами. Всё будет наперекосяк, не так, как того хотел Снейп. И будет большой скандал в о-о-чень большом семействе, прибегут остальные домочадцы и… Гарри, которому лучше вовсе ничего не знать о гнусном «действе сверчков», проснувшиеся камерные рабы… От которых, разумеется, узнает все подробности и патрицианская, и плебейские, бОльшие слои гражданского сообщества Сибелиума. У всех, даже у самых нищих плебеусов есть рабы, треплющиеся о своих Господах в общественных местах, куда их либо посылают по делам, либо у главной говорильни - возле терм, в которых мылся весь гражданский «контингент» Сибелиума, что плебс, что патриции, что мужчины на своей стороне, что женщины на своей половине. Но говорильня-то одна-единственная для всех рабов - мужских, и женских, и патрицианских, и плебейских! Такая странная «демократия» существовала почти во всех ромейских поселениях Альбиона… В других городах побогаче строились отдельно термы для плебса и обычных патрициев но рядом стояли много более изукрашенные и внутри и снаружи термы для высокорожденных патрициев.
… Первой на женщину, как ни странно, подействовала хоть и слабая, и неправильная, и не по «чину» сваренная, но Амортенция, и Адриана схватилась жирной, ещё не омытой в воде с треклятыми розовыми лепестками, хоть там, в подогретой слегка воде, безвредными, рукою за грудь, оставляя на праздничной столе несмывающиеся разводы вина и, главное, пятна бараньего жира. Ей внезапно стало и тяжело дышать, и внезапно закололо в сердце. Она лишь раз томно взглянула на прежнего, «нелюбого, уродливого, выходца из Аида печального, коего стоило снова подвергнуть всесожжению, дабы не являлся призраком жутким людям честным на белом свете и тэ пэ», Северуса и почувствовала всю тяжесть и одновременную, опьяняющую не хуже неразбавленного вина, лёгкость истинной, как ей показалось, не как в прошлый, единственный раз - той, тяжёлой, лишь вожделения и похоти исполненной, любви.
Да, она полюбила… другого, и это после столь слёзного, но вынужденного расставания с тем начитанным, прекрасным собою, да, рабом - полукровкой, купленным особливо в Лондиниуме, дабы разобраться в обширнейшей, копившейся веками, но запущенной из-за небрежения потенциальных читателей - домочадцев - братьев и старого отца - библиотеке дома Сабиниусов.
Там влюблённые без излишних словопрений и предались друг другу греху великому, запретному - прелюбодеянию - за закрытой на одно из простейших Запирающих заклинаний дверью. Адриана всё же знала несколько полезных заклинаний, повыспрошенных как бы походя, мельком, у братьев, и хоть её и не обучали специально, но кудеснические словеса давались ей с лёгкостию необычайною, стоило только раз произнести их и сделать нужное, показанное кем-то из братьев, движение палочкою для чарования. Да и палочка сия у неё имелась на самом деле с малолества самого. Только не требовался Адриане жезл кудеснический - во всём опекали её любящие братья и, особенно, отец, так любивший свою единственную дочь - последнего ребёнка (он это знал), что даже прикрыл её великий женский уже, грех.
И со всем девичьим трепетом и уже спелою, женскою страстию вручила высокорожденная ведьма девственность свою рабу обычному, бездушному, у коего в разговорах тихих, задушевных за разбором множества и обилия библиотечных свитков, вощёных дошечек и папирусов обнаружилась душа прекрасная, но, как она вполне осознавала - нечистому, простецу обычному, однако… тогда столь сильно и безысходно любимому. В раз же первый, именно тогда и понесла от раба - простеца Адриана, ибо великою и воистину несоизмеримою любовь их была… или лишь только казалась.