Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
Бедная молодая «роженица»! Насколько Северус знал о действии… правильно сваренного Абортирующего зелья, ей предстоит около десяти чрезвычайно болезненных минут - плод покидает неблагодарную матерь не сразу, но помучав её, чтобы помнила… о нём, своём убитом ребёнке.
Но вот она и вернулась, минуты мучений женщины прошли для мужчин незамеченными, бледная да сильновато что-то измученная, но изрядно постройневшая, хоть и не потерявшая, разумеется, своей пухлости, ибо Абортирующее зелье - не средство для похудания и сжигания жиров. И внезапно гордо, с каким-то скрытым вызовом, странно… однако и с преизрядной долей любви во взгляде посмотрела на Снейпа.
– Напиток твой Любовный, коий из Рима самого
– Не беспокоит ли тебя что-нибудь сейчас, о невеста моя непорочная, голубица прекрасная, агница невинная? Скажи мне всю правду, не таясь, хотя бы на ухо шепни. Должно знать мне всё, что волнует тебя в миг сей.
Северус, мало того, что ответил вопросом на вопрос, что во все времена считалось невежливым, но и говорил обидные для женщины слова спокойно, но с внезапно подступившей, тщетно подавляемой, выступившей на поверхность… заботой, и о ком? Об истинной проблядушке, честь свою девичью первому встречному симпатичному рабу подарившей… Нет, не надо так о ней, и без того несчастной. Это же было её единственное прегрешение, да, огромное, но за всю жизнь, за целых двадцать три года! А сам Северус уже… так успел много и обильно нагрешить всего-то за пару месяцев. Меры не знают они с названным братом в любви своей, вот что. А ещё он, Сев, и Поттера мечтает, нет, жаждет!
– растлить! Только теперь приостановились «братья»-любовники на время. Но время это скоро закончится, и вновь предадутся они греху мужеложества. Как бы не оказались правы Папенька с Маменькой в том, что большие несчастия произойдут в доме Снепиусов, вероятно, раз уже ничего экстраординарного не случилось, то всё будет связано с таким влюблённым, но пока не осчастливленным Гарри - занятию с юношей грехом содомским.
Это слово живо напомнило Мастеру Зелий период изучения по, тогда ещё, просьбе неразвоплощённого, но уже создавшего хоркруксы, Волдеморта, арамейского и древне-арабского, который длился несколько месяцев. Тогда Сев с круглой и деревянной от усталости головой только на ночь аппарировал в Гоустл-Холл, весь день проводя в библиотеке Лорда. Профессор не помнил - три или четыре месяца провёл он так. Но не суть важно, сколько, главное, результат - до сих пор Северус прекрасно владеет этими языками, как и современным арабским. На память зельевар, в отличие от нездоровья, никогда не жаловался. Да он вообще никогда никому не жаловался… только немного Рему, когда выпьют да Альбусу. Так, что в наступившее мирное время он может общаться с коллегами с Ближнего Востока на их родных языках. И арабы, а особенно часто - евреи, изучить язык которых Снейп всё собирался, но покуда общался с этими умными людьми на своём родном, который иудеи, равно, как и латынь, знали превосходно. Иудеи в последнее время просто наводняли самые известные, «родовитые» и посещаемые международные, внеевропейские конференции и конгрессы алхимиков.
Но его вернули из, как всегда, не вовремя и некстати нахлынувших воспоминаний в реальность самым банальным образом - заговорила очищенная от тяготы невеста, поцелуй её Дементор. Как же она успела достать Северуса за несколько часов знакомства - и с брюхом, и, как оказывается, даже без брюха!
– О, нет, прекрасный жених мой наречённый, эпитетами превосходными одаривший меня. Воистину говорю тебе - ничто ныне не тяготит меня боле, нежели предстоящая скорая уже свадьба наша.
– Так скорая свадьба смущает тебя столь сильно? Ужели настолько не по нраву тебе пришёлся
– Увы мне!
– заголосил Снейп, как это принято у ромеев, нарочито громко.
– Увы всем нам, всему дому Снепиусов! Ибо невеста моя наречённая, помолвленная со мною ныне, силою, вопреки желанию своему, влекома ко браку, ненавистному ей с патрицием негожим, её, высокорожденной столь много, недостойным!
Но слегка протрезвевшим, не понимающим, в чём суть дела, братушкам плевать на его вопли. Они с жадностью пялятся на принесённого третьего барана. Это, видно, Папенька самолично успел распорядиться насчёт еды для нажористых гостей, покуда сам не набрался. О, убыток и разорение хоть и богатому, но не бесконечному же, в самом деле, хозяйству Снепиусов! После подсчётов вместе с Фунной и собственных, на основе Продвинутой Нумерологии, каждый баран или овца в общем стаде колонов, фактически встала на учёт на Господских пастбищах и более не охраняемых за счёт заслуг всадников Малефиция, Квотриуса, ещё нескольких того же ранга и простых легионеров на воинской ниве.
– Впрочем, да хоть лопните прямо здесь! Ваши злоебучие, окровавленные кишки соскребут с пола и стен рабы, и памяти о вас не останется! А подушки забрызганные, так уж и быть, выкинем и купим новые. Ничего, дом Снепиусов не разорится ради такого счастья - не видеть вас больше ни-ког-да. Так, что сожрите больше, живите меньше!
И снова на сцену пред огни рампы выходит неуёмная какая-то, честное слово, Адриана со своей положенной, как в маггловской пьесе, репликой, на которую, в общем-то, тайком и рассчитывал Снейп, возглашавший свои дурацкие, но пришедшиеся к месту «увы».
– Как же это силою? Что же горестно восклицаешь ты, о Снепиус Северус, о блажи всякой?! Я возлюбила тебя, о Северус Малефиций, сердцем, душою и всем нутром своим непреодолимо, с первого же взгляда! И по нраву мне и поведение твоё незнакомое, иноземное и прельстившее меня ещё, когда руку мою поцеловал ты и сравнил с цветком, на Альбионе неведомым. И черты лица твоего белого, не знающего солнечных лучей, портящих облик истинного ромея, ибо словно выточен профиль твой скульптором умелым, и роскошь чёрных волос твоих длинных, и телосложение твоё хрупкое, аки у птицы некоей - всё! всё!
– прельщает меня!
– Врёшь, врёшь, сучка, привязана ты ко мне Амортенцией одной да и то неправильной, но вовсе не любовью с первого взгляда. Помню я, Адриана, как пыталась ты шуточками солдатскими отвлечь внимание моё от твоего брюха с приплодом. Помню я, сколько ненависти было во взгляде твоём, когда нужно было выпить Абортирующее зелье.
Ага, ещё скажи, как Гарри говаривал, будучи рабом в душе своей и на словах - кишками ты меня возлюбила, – подумал профессор с нескрываемым пренебрежением.
– Да что же это такое непонятное со мною происходит? То забота непрошенная лезет, дескать, как ты перенесла действие Абортирующего зелья с намёком на маточное кровотечение, то небрежение абсолютное и презрение, как к путане, словно Адриана - вещь настоящая, к тому же бдудливая, ненужная, грязная, отвратительная, неприкасаемая.
А, что тут изображать из себя Достоэвски* , раскурочивать себе душу, пойду-ка я лучше, займусь аппаратом. Но сначала - к моему возлюбленному мальчику Гарри! Нет, вовсе не иметь его, упасите, милостивые и вездесущие боги! Но лишь нацеловаться вдосталь да… отшлёпать, к примеру… плёткой для наказания провинившихся рабынь. Это же намного сильнее, чем удары моих кистей, хоть изо всей силы бей, а юноше нравится погорячее…