Звезда Аделаида - 2

GrayOwl

Потом Снейп, выполнивший клятву, данную самому себе, но ещё не до конца, приказал рабам найти бочку для засолки овощей поменьше, выскоблить её дочиста и залить колодезной, ледяной по такой погодке, водой. Сам же прилудил змеевик к кубу так, чтобы носик трубки чуть торчал над охлаждающей водой. В куб залили большую корчагу ышке бяха и поставили его на огонь, прямо на две конфорки. Через некоторое, но достаточно значительное время Северус радовался свершённой клятве и уже снимал сливки со своего творения, весьма активно закапавшие с носика трубки в подставленный рог, а затем и широкий плоский высокий стакан с глупенькими картинками сношающихся нимф и сатиров, тоже чистый.

Просто тогда Снейп выпил и его, чуть-чуть, на пробу.

После дегустации, показавшей, что дело стоило свеч, когда Господин их захмелел с такого малого количества выпитого, рабы подставили пустую и тоже чистую, насколько смогли отскрести её, корчагу, под носик змеевика. Господин дома обязал кухонных рабов под угрозой избиения у столба, и это по такой холодрыге, когда они привыкли к жару, исходившему из очага и с плиты, несколько раз на дню менять воду в бочке, вычерпывая её практически до дна и наливать свежую холодную воду. Конечно, рабам забот только прибавилось да как, ведь средь кухонных рабов по очереди выбирались дежурные на ночь, не спящие до третьих петухов, когда приходили готовить остальные, поспавшие рабы - следить за огнём, чтобы не случилось пожара в доме и водою, чтобы не вылилась и не выкипела ненароком. А всё сие для того, дабы к свадьбе налилось бы много самогонки, на этот раз перегнатой.

А то эта, прежняя мозголомная брага так воняла, что теперь Северус удивлялся, как вообще мог пить её, хоть и маленькими порциями, но такую… противную, маслянистую. Хорошо бы он не успел к свадьбе, а отдал бы всё время Квотриусу и Гарри, так ведь нет, хотел изумить гостей не только искусством виночерпия своего молодого да раннего, но и качеством жгучей воды, обязательной теперь для всех участников, вместе с молодожёнами, домашнего пира. И ещё Мастер Зелий поражался собственной лености - нужно было сделать устройство в первые же дни пребывания в доме. Но… Тогда было всё по другому, тогда было не до того. Или так только казалось ему теперь?

А ведь голова есть, и она не может не есть. То есть, не болеть, поцелуй её Дементор или выпей всю кровь прекрасная в своей жестокости ламия.

– А как мне сейчас-то захорошело, то есть, тьфу, получшело, ведь закусил барашком, к Мордреду его в зад! А что делать - жрать-то охота после такой ноченьки. А голод - не тётка, это дядька, и с этим дядькой можно бороться только одним методом - нажравшись от пуза.

Жирненький, противопоказанный мне агнец… Вот вкуснотища-то после целого рога очищенного теперь уже виски! А ведь я снова хочу… выпить, но на этот раз - сладкого винца «от Наэмнэ» и… Квотриуса впридачу! Ну, не с Гарри же мне сейчас в его комнатёнке обжиматься! Не-э-т, он не даст мне требуемого, как бы ни старался целовать меня - мне его поцелуи сейчас не нужны. Ну, вот что он вцепился обеими руками в этот рог, а сам из него не пьёт? Дурачок, да и только.

– А в строгости я его держу не случайно, сначала, и правда, всё о нас с ним позабыл, но теперь, пока не научится делать мне минет, «шлёпать» не стану, тем более тем, что доставляет ему наибольшее удовольствие - хлыстом для наказания нерадивых рабов и рабынь! Я тоже человек, и мне нужно, чтобы я тоже кончал, а не только кончали бы на меня. Нет, мне не противно, когда мои туники намокают в районе подола, это естественная реакция практически нецелованного мальчишки на «взрослые», как он называет их, поцелуи. Как следует приласкать братца, что ли, а то лежит совсем одинокий и ест одни только лепёшки, прямо, как я когда-то, а к агнцу даже не вовсе и не притронулся!

– Наэмнэ,

где тебя демоны носили, отвечай по всей строгости! А, хоть догадался сразу с кувшинчиком прийти - сие твою вину смягчает. Ну-ка, нали-вай!

– Квотриус, звезда моя нездешняя, иди ко мне. Жажду я поцеловать тебя в алые, как кровь на снегу, уста, ланиты твои белые и в веки, в веки -ты же так любил сию ласку утончённую, нами же и придуманную!

– Достойно ли нам, о высокорожденный брат и Господин мой, лобызание… сугубо братское совершать пред лицом гостя твоего? Как бы он не подумал чего-то не столь близкого к истине, как еси оно.

– Ну и ладно, кочевряжься себе, Квотриус, а я - так выпью вина вместе с не столь напыщенным Гарольдусом. Он-то мне не откажет… ни в чём, знай сие.

– Не пошевелился даже, а всё из-за ревности к проклятой бабе! Да, вино после сраной, хоть и отогнанной ышке бяха - правильная вещь, вещь, что надо. Сразу в голову бросилось, магнитом стянуло мозги, потом, почти сразу же расслабило и вообще действует правильно. Ох, какая же вкуснотища выходит из-под рук этого талантливого засранца Наэмнэ!

Гарри уже чуть-чуть понимал латынь, и разговор братьев, или кем они там друг другу приходились на самом деле, не оставил его равнодушным, и он, помолившись Мерлину и Моргане, как учил его Тх`ом, выговорил вполне сносно по-ромейски:

– Раз твоя брат не хочет поцелуй, целуй тогда меня, о мой любимый, единственная мой, пригожий Северус.

И не побоялся же, что Квотриус в припадке ревности огреет его подсвечником по голове неразумной, оставшимся на столе неприбранным со вчерашнего, ещё ничего дурного не предвещавшего, просто раннего тёмного утра, когда Господин дома вкушал вместе с ним, Гарри, пищу. А рисковал, и много.

– А чего бы не взять, да не поцеловать мальчишку? А то аж истомился весь за целых пять дней. Ишь, на латыни даже заговорил, хоть и не соблюдая родов, ну, да ничего, научится, чтобы меня задобрить. Ведь, наверное, не целовался же он с медным зеркалом, представляя меня вместо последнего. Вот возьму и поцелую у Квотриуса на глазах - как-то отреагиует?

– Так перегнись через стол ко мне, Гарри. Я тебя так страстно поцелую, если ты, конечно, захочешь этого… -это было сказано по-английски, просто, чтобы и Гарри понял, и Квотриус остался бы с носом.

– Хочу, о мой Северус! Так давно - уже пять суток и ужас, как сильно хочу! Целуй же меня крепче!

И пьяный Северус, воистину не ведая, что творит на глазах у названного брата, впился жарким, давно - пять суток уж прошло!
– таким желанным поцелуем в полу-раскрытые, дрожащие то ли от страха перед Квотриусом, то ли от желания, то ли от стыда при прилюдном поцелуе, розовые, такие любимые губы Поттера, затем оторвался на миг и вернулся вновь, переведя сбившееся отчего-то дыхание.

Он обвёл контур мягких, нетронутых губ Поттера до него никем… из мужчин кончиком языка. Они были горько-солёными. Плакал, что ли Гарри без Северуса? Так соскучился всего-то за пять дней, покуда Снейп обручался, изгонял плод из нечестивой невесты и лудил… лудил… лудил… А стоила ли вся перегнатая ышке бяха хоть одной слезинки одинокого Гарри, ещё ребёнка по развитию и целомудренности? Но что-то вовремя остановило Северуса, и он не стал, как всегда, вторгаться языком в рот Гарольда, и без того уже сверх меры ошеломлённого происшедшим, на глазах у соперника, более опытного и сильного, и умелого. Ведь Мерлин и Моргана - божества Тома и когда-то давно его, Гарри, а, главное, Христос услышали его безмолвную, про себя, тихую молитву!