Звезда Аделаида - 2

GrayOwl

… Всё равно не хочу его, но он уже целует меня взасос, а я… Я, почему-то, отвечаю ему тем же… Но это же противоественно! Мы зацеловываем друг друга до одури, до снисхождения божественной нирваны...

Боги! Он же только слюнявит меня, совсем целоваться не умеет! Совсем дурачок этот Поттер! Даже поцеловаться с ним, таким сладким, со всей силы нельзя. Таким он хрупким кажется сейчас, именно в данный момент.

Ну и что, я тоже целоваться не был обучен Моальворусом - старым наставником своим, но ничего,

справился же с Квотриусом…

… Кстати, иде он?..

– Квотриус!
– ору я во всю глотку…

… И просыпаюсь.

Рог звучит - побудка.

– Северус! Проснись! Ты кричал во сне, но не мог я, не был в состоянии добудиться тебя. Прости, что не сумел, а надо было как-то прервать твой кошмар, навеянный Марсом - Воителем и его сыновьями.

Да и беда у нас - запугали мы невинного Гарольдуса так, что нет его в шатре. А когда покинул он его, не ведаю. Где же искать его теперь? Что же делать нам нынче, ибо ответственность взяли мы над Гарольдусом.

– Чем же так запугали мы его?

– Верно, вскриками и стонами нашими полуночными.

– Поттер сам найдётся. Есть захочет и придёт, прибежит, как миленький. Куда ему, одинокому, деться? Не в лес же бежать - уж скоро зима, пропадёт он в одиночку. Он ведь даже простейшего Incendio не может соделать. Не помнит он такого заклинания. Ему и в гоньбе, устроенной Волдемортом, тогда просто Томом, огонь приходилось возжигать по-варварски.

А, да ты тоже не знаешь заклинания сего, о Квотриус мой, лампада разума моего, светоч души моей , загнанной кем-то в подземелье тёмное!

– Я помню, как сожигал ты клочок шерсти, появившись в доме высокородного отца нашего, и какое движение волшебною палочкой совершал - всё помню. Хоть сейчас, после полностью бессонной ночи, сотворил бы я заклинание сие, будто бы на свежую, выспавшуюся, бодрую голову.

– Ты не спал всю ночь? Отчего же? Был так сильно возбуждён, что и заснуть не смог? Что же не разбудил ты меня? Я помог бы тебе, хоть рукою, если уж тебе самому столь не хотелось своей плоти касаться.

– Да, воображение моё было столь велико, что сочинил я оду осени, дождю, северному ветру и нам с тобою, любящим друг друга во травах многоцветных под ливнем месяца десятого начала, ещё более-менее тёплом.

Но пропадёт ода моя, ибо нет ни свитка, ни чернил, ни пера. А в походе в битве с варварами на обратном пути она забудется и вряд ли вспомнится мне в доме твоём, о Северус. Но жаль мне её, ибо таковая получилась она красивая…

– А если бы сотворил я всё требуемое, записал бы ты её?

– Пожалуй, да. Я ещё помню все строфы. Но откуда возьмёшь ты всё необходимое для письма здесь в походе дальнем, где нет ничего для письма приспособленного, кроме карт военных, кои составлены по донесениям наёмников, бриттов, да и те у высокороднейшего отца нашего?

Северус вместо ответа потребовав волшебную палочку у Квотриуса, тот извлёк её оттуда, где все волшебники хранят её по ночам - из-под шкуры, заменявшей братьям изголовье, затем старший брат трансфигурировал одну овчину в длинный свиток, а из собственной рубашки сотворил чернильницу. Потом на глазах у изумлённого сверх меры Квотриуса, хоть он и видел превращение

тихого, мирного табурета в злобного медведя, Снейп обернулся громадным вороном и начал тщательно чиститься. Наконец, долгожданное перо выскользнуло из плотного, Казалосьбы, скользкого на вид, плотного, блестящего оперения птицы, и она тотчас же заметила это.

И вот - вновь перед Квотриусом брат в одних только штанах изо всей многослойной одежды его и с голым, таким худым торсом. Правда, где-то должна валяться верхняя, прежде таковая красивая туника Северуса, сейчас столь грязная от крови, что и надевать её славному чародею и воителю не пристало.

– Се… Северус, ты сотворил всё это только для того, чтобы я записал очередную нерифмованную бездарность на пергаменте?

– Я уверен, что это - не бездарность, как и те оды, что ты слагал при мне. И пускай в них нет рифмы - этим они и дороже, ибо льются из самого сердца, подкрепляясь силами души и разума.

Не так ли, возлюбленный мой... брат? А на самом деле предок мой, единственный волшебник на сегодняшний день в семье Снепиусов, да, славной, воссоединённой, но... состоящей из простецов единых.

Так пиши - всё в твоём распоряжении. Вспоминай каждое слово своё, кое озарилось разумом твоим беспокойным, оросилось слезами души поэтической и обагрилось кровью сердца живого…

О, да я сам, кажется, становлюсь поэтической личностью с тобою рядом, мой Квотриус - «не рифмоплёт», - улыбнулся Снейп, а потом вышел из шатра и засмеялся тихо и как-то спокойно.

По мере отдаления от походного пристанища его смех становился всё громче. Северус снова был счастлив более всех живых, может, только, за исключением творящего сейчас магию стихов, но не подозревающего об этом, Снепиуса Квотриуса Малефиция Малефиция…

…Мистер Скримджер внимательно читал… бульварную газетёнку некую, однако имеющую грандиозный доступ в в массы народа, по глупому стечению обстоятельств , как сказал личный секретарь, весьма популярную среди этого быд… народа. И не только в одном магическом Лондоне, но и на обоих островах у неё были свои, выкупленные у прежних хозяев по всем правилам и законам, типографии… А вот по всем ли?.. Правилам и законам? В некоторых законах есть интересные неувязочки, которые в адекватном состоянии можно прочесть и двояко, а, может, трояко, и четвертако и так до бесконечности, до вращения в мозгу нумерологических неизвестностей к неопредедённостей.

А вот это надо проверить наверняка, со значительной достоверностью. Хорошо, что законы магической Британии, самому «молодому» из которых более двух сотен лет, в современных, ускоряющихся условиях быстрого, даже у волшебников, магического прогресса, можно толковать весьма растяжимо и чрезвычайно широко. Главное - натянуть всё одеяло на себя, оставив остальных с холодным, хлюпающим носом и в одних пижамах. Вот тогда-то и можно будет предложить поделиться хотя бы таким желанным для многих краешком одеяльца этого, да хоть бы с тем же внешне непдкупным лордом Малфоем-старшим, который так опрометчиви бзз оглядки рассказал мне о настроениях, царящих на сей момент, по сей день, по сию минутиу в высшем свете - в этом грёбанном-загрёбанном, долбаном, недосратом потому, что они вечно срут от своего шампанскорго бомонде.