Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
... Ох уж эти страшные трансформации! Ремус с семилетнего возраста мучался, но так и не смог привыкнуть к этой жгучей, выламывающей суставы и преображающей всё тело боли. Но тогда рядом была добрая молодая мама, которая во время трансформации успокаивающе, а после - любовно гладила волчонка, начёсывала ему любимое местечко между ушей и подставленное плотное пузико - Рем был в детстве крепышом - а волчонок сучил лапками от благорастворяющего поистине собачьего удовольствия.
Потом пожилой отец играл с сыном, бросая ему мячик, а волчонок, весело виляя хвостом и порыкивая, не умея лаять, как положено волку, ловил его на лету и приносил обратно папе. Мама же не спала всю ночь, почти без помощи домашних эльфов - ну, если только
– готовила очень вкусные жареные пирожки с мясом, которые так хорошо утешали после перенесённой боли обратной трансформации и утоляли зверский голод. Этому рецепту научила её мать, не дожившая до рождения Рема бабушка, такой старой она была, когда разродилась Ровеной - последышем своим.
Потом, когда Рему исполнилось девять, в день его рождения умер папа, и главой семьи стал, по обычаю чистокровных родов, старший, сводный по отцу старший брат, до этого тихо ненавидевший выблядка - оборотня. Став главным в семье, Годус, несмотря на долженствовавшее присутстовать у него, судя по имени, божественное милосердие, принудил молодую мачеху не относиться к волчонку так ласково, любовно, нежно, щепетильно и всесторонне нежно и заботливо.
Рема во время Полной Луны стали запирать в пустой комнате с железной кроватью, служившей ему отныне ложем вместо уютной кроватки с пологом, такой мягкой, а если попрыгать на ней, то и пружинящей толстым матрацем. Эта новая, железная кровать была в полнолуние с убранными всеми постельными принадлежностями. Маме, теперь вечно печальной и с заплаканными глазами, главой рода - более старшим, чем она, пасынком - было запрещено приходить к милому сыночку - бедному своему волчонку.
Книжные полки располагались почти под потолком, и Рему, чтобы в нормальном обличии почитать, приходилось забираться на шатающийся, жёсткий, деревянный, колченогий стул, дополняющий спартанское убранство его комнаты. Ну, старший брат хоть книги вообще оставил. А то бы решил, что оборотню читать незачем. А маленький Рем даже не понимал, чем уж таким он провинился перед старшими, прежде всего перед подлинным красавцем - братом, уж таким прельщающим, что неизвестно, повторил бы «подвиг» самоубийцы маленький, но уже к одиннадцати годам ставший страстным, волчок, влюблённый по уши (высокие, выше башки, волчьи) в своего сводного брата.
… Ремусу было очень плохо, больно и даже муторно. Да, его действительно мутило - от двухдневного голода, нечеловеческой, но ликантропьей жажды человеческого мяса, так, словно он не пил Аконитового зелья. Видно, на этот раз профессор Слагхорн, положив на оборотня с прибором, но занятый вставкой новой, уже второй пары челюстей - и это в его-то ещё недряхлом возрасте!
– решил перещеголять самого себя в нарушении следованию рецептуры создания непрозрачной, однородной, слегка дымящейся субстанции, изобретённой Северусом Снейпом и в немодифицированном ещё виде широко применявшейся оборотнями вплоть до возглавления правительства мистером Скримджером. Было это четыре с лишним года тому, ещё до заключения оборотней в резервации и появления в ответ террористической организации «Свободу волкам позорным!».
Хоть и была заветная немодифицированная жидкость всегда дорогостоящей, далеко не всем нуждавшимся оборотням по карману, но уж очень хорошо снимало Аконитовое зелье боль трансформаций. Вот и копили на него последние из последних кнаты, в сумме составляющие... Как раз нужное количество, чтобы обеспечить им всё семейство оборотней, прежде всего, волча... тьфу, ну, конечно же, детей! А остатки допивали взрослые - родители и родители их самих. Оборотни всегда жили кучно, целыми кланами вместе с родственниками, заражёнными тем же недугом, или породившими его, как со стороны мужа, так и жены, а также многочисленными дядюшками и тётушками и столь же многими племянниками и племянницами. И даже если те не были укушены, то жили
Вообще все больные ликантропией и их родичи селились в двух - трёх домах в непосредственной близости, все дома стояли в одном районе города, куда прохожие маги и не совались. Так боялись мирных во всё время, даже в полнолуния, ликантропов. Да и Мерлин с ними, такими трусливыми! А ещё волшебниками называются, вот он где, настоящий стыд и позор магического общества - в таких вот трусах!
Модифицированное же Аконитовое зелье сохраняло человеческим и разум страдающих от Полной Луны, только внешне преображая их в огромных волков. Гораций соизволил пояснить презираемому в глубине душе нелюдю во время передачи Аконитового зелья, что и осадок-то выпал от того, что профессор Слагхорн ещё улучшил зелье на основе прежнего изобретения достойного уважения сэра Северуса Снейпа.
Наконец, от подступившей голодной тошноты Люпин начал рвать себя. Последняя полу-человеческая мысль услужливо подсказала, что левую переднюю лапу грызть не надо - она и без того ещё не обросла мясом, а правая лапа потребуется зачем-то необходимым. Поэтому оборотень грыз правую заднюю лапу, увлечённо обгладывая сустав и практически не чувствуя боли. Наевшись собой, он доковылял до постели, порвал подушки и зарычал, не найдя под ними ничего, кроме аккуратно застеленной домашним эльфом простыни. Тогда он в недоумении покрутил огромной башкой, а потом, как громадная собака, свернулся на прикроватном коврике и начал зализывать нанесённые своими же зубами повреждения, за тем занятием и уснул спокойно... до обратной болезненной трансформации…
Глава 30.
… Северуса вызвал Папенька для расследования убийства одного из самых ловких легионеров, совершённого старшим сыном и допроса о повреждении трёх рабов, принадлежащих другим легионерам.
Снейп рассказал, следуя рассказу Поттера, как завязалась драка между рабами двух племён из-за незаконного заключения в ограждение для говорящего скота его «камерного прислужника». Он сделал упор на то, что подошёл, когда Мартиус Кывна Рох`э уже вовсю хлестал бичом по рабам, вот этот-то мерзавец, для него же хорошо, что дохлый, и искалечил принадлежавшее другим легионерам добро...
... Хорошо всё свалить на мёртвого. С него же и спроса никакого уже не учинишь и ничего не вызнаешь...
Северус же, пытаясь унять разошедшегося легионера, чуть не напоролся на выпад пуго, после чего Мартиус повернулся боком для нового замаха кинжалом, на этот раз с целью запустить его во вмешавшегося «не в своё дело» сына военачальника, как выкрикнул Мартиус до смертоносного, а как же, именно такового броска. Северус не стал глупо дожидаться летящего в цель пуго, а отбежал и ранил распоясавшегося солдата в спину. А человек-то вдруг оказался мёртвым.
Малефиций подмигнул сыну, а затем коротко сказал:
– Доволен я деянием твоим, законнорожденный сын мой и наследник.
На сём разговор официальный был завершён, и Снепиус вышел из своего шатра, положив сыну руку на плечо в знак своего, а, значит, и публичного одобрения совершённого из соображений защиты жизни, и короткими, доступными каждому из собравшихся солдат и всадников, фразами, объяснил всё, что наболтал ему сын.
– Всё ведь наврал, да как складно, что и не придерёшься. Вот подлюка, это ж надо суметь так извернуться ужом. А всё из-за своего «камерного» раба. И надо же так изъебнуться в походе, что зачем-то моему сыну старшему этот раб столь понадобился. К чему он ему ? Ради низкой любови к рабу? Конечно же, именно для сего. Квотриус же живым мертвецом стал и спать с ним, как прежде, ну никак нельзя.