Звезда любви
Шрифт:
— А Вы, барыня, возьмите да сами к супругу-то и пойдите, — осмелилась она дать совет. — Барин-то Ваш гордец, каких свет не видывал. Ни в жисть не признается, что скучал без Вас, а вот ежели Вы к нему сами придете, то только рад тому будет.
— Ты и вправду думаешь, что Павел Николаевич мне обрадуется? — с сомнением переспросила Юля.
— Господи, барыня, да что ж Вы, как дети малые! — всплеснула руками Тася. — То барин вечор ушел, так Вы сначала полночи прорыдали, а потом рассорились. Потом Вы ушли, никому ни слова не сказавши, так теперь он весь день от окна к окну бегал, места себе не находил, — и опять
— Нет, Тася, ничего, ступай!
Горничная вышла, тихонько притворив за собой двери, а Юля задумалась: может, Тася права, и мужу ее гордость не позволяет признаться, что скучал без нее? Накинув на плечи шелковый капот, она вышла в коридор, но дойдя до дверей спальни супруга, вдруг оробела. Из-под двери пробивался неяркий свет, а это значило только одно: Павел все еще не спал и ушел из гостиной, только чтобы не проводить вечер в ее обществе. Что, если она войдет, а он попросит ее уйти? Что, если ошиблась Тася, полагая, что супруг ее так же скучал по ней? — Жюли тяжело вздохнула и отняла руку от двери: она не вынесет его холодности и равнодушия. Неужто мало слез пролила из-за него? Уж лучше так…
Она уже повернулась, чтобы уйти, но дверь неожиданно распахнулась, и, обняв за талию, Павел втянул жену в комнату. Руки князя скользнули по ее плечам, сбрасывая шёлковое одеяние, губы тотчас приникли к ее губам в жарком поцелуе. Юленька и сама не заметила, в какой момент они оказались в постели. Она таяла от его ласк, от чуть хрипловатого голоса, что шептал ей:
— Я жить без тебя не могу, mon ange!
Ах! Какой же музыкой были эти слова для ее измученного сомнениями сердечка!
— Я люблю тебя, — прошептала она в ответ, пряча счастливую улыбку на его плече.
Позже, когда сон смежил веки ее супруга, Юленька попыталась выскользнуть из постели с тем, чтобы уйти к себе, но он вдруг крепко обнял ее и не отпустил. Она так и осталась в его спальне, а поутру ее разбудили ласковые прикосновения теплых рук. Но как бы ни было им хорошо в эти мгновения, в какой-то момент предательская мысль закралась в ее сознание: неужели спальня — это единственное место, где они могут прийти к согласию?
Супруги завтракали, когда принесли записку от Софьи Андреевны Шеховской. С наступлением Рождества в столице вновь возобновилась череда балов и гуляний. Павел Николаевич Шеховской везде был желанным гостем, и его мать самые интересные из множества приглашений, доставленных на Сергиевскую, переслала на Морскую. Князь, просмотрев карточки, равнодушно отодвинул их в сторону, не желая огорчать Юленьку и понимая, что появляясь в обществе без нее, он тем самым обижает жену, хотя она ни единым намеком после их страстного примирения не выдала своих мыслей касательно светской жизни своего супруга. Да ей и не нужно было говорить что-либо, Поль легко читал все ее мысли по глазам, которые не умели лгать.
Через два дня после Рождества, на четвертый день после освобождения из-под ареста князя Шеховского, в апартаменты на Морской улице пожаловал с визитом князь Горчаков. Юленька хотела было оставить друзей наедине, но Михаил попросил ее остаться. Поведав изумленным супругам о последних
— О Боже, Мишель! — отсмеявшись, произнес он. — Я, конечно, догадывался, что у нас с тобой вкусы схожи, но никак не думал, чтобы настолько…
Однако от его веселья не осталось и следа, стоило ему услышать следующие слова Михаила:
— В свете предстоящего события, mon ami, ты должен обнародовать факт своей женитьбы. Я не могу допустить, чтобы на репутацию будущей княгини Горчаковой легла хоть малейшая тень! — решительно закончил он.
Жюли тихо ахнула, а Шеховской вскочил с кресла и заметался по комнате, а потом остановился у окна и, запустив пальцы в золотистые кудри, долго молча взирал на улицу. Вот прошли двое студентов, зябко кутаясь в тонкие шинели, вот дворник, споро орудуя лопатой, расчищал засыпанный снегом тротуар, вот лихо пронесся крытый возок, запряженный великолепной тройкой серых в яблоках рысаков.
— Ты понимаешь, о чем просишь меня?! — потрясенно произнес Павел, повернувшись лицом к Михаилу.
— Прекрасно понимаю, mon ami! Но скандал в вашем благородном семействе грядет в любом случае, ведь так? Не лучше ли сейчас разрубить сей гордиев узел? — спокойно поинтересовался Горчаков.
— И как ты предлагаешь это сделать? — смирившись с неизбежным, спросил Поль.
— Графиня Чернышева, — улыбнувшись начал Михаил, — в эту пятницу дает бал по случаю моей помолвки с mademoiselle Кошелевой, там ты и представишь Юлия Львовну как свою супругу.
— Ты уже успел попросить ее руки у Кошелева? — усмехнулся Павел.
— Еще нет, дела задержали его в деревне, и Сергей Львович вернулся в столицу только вчера вечером, я утром послал ему записку с просьбой принять меня сегодня и отправлюсь к нему от вас, — отозвался Горчаков.
— Спору нет, mon ami, ты все предусмотрел! — покачал головой Шеховской. — Почему ты был так уверен, что я соглашусь?
— Потому что я бы сделал тоже самое для тебя, — пожал плечами Мишель. — Со своей стороны обещаю поговорить с Катениным.
— Не нужно! Я сам, — резче, чем хотел, ответил Поль.
Все время, пока длился этот по сути решающий ее судьбу диалог, Жюли сидела в кресле около камина, боясь обронить хоть слово. Казалось, что мужчины забыли о ее присутствии, но это была лишь видимость. Повернувшись к ней, Павел улыбнулся:
— Ma chИrie, Вам нужно подготовиться и пошить такой бальный туалет, чтобы блеском своей красоты Вы затмили всех присутствующих дам!
— Это так неожиданно! — только и смогла вымолвить Юленька.
— Я понимаю, что времени очень мало, но мои сестры с удовольствием помогут Вам, — заговорил Мишель, обращаясь к Жюли. — Уж что-что, а тратить деньги они умеют, — рассмеялся князь.
— Могу я теперь увидеться с Полин? — поинтересовалась Юленька, взволнованно глядя на своего супруга.
— Безусловно, mon ange, — задумчиво отозвался Шеховской, мысленно составляя разговор с Катениным. Похоже, что на этот раз отставки ему не избежать, но Мишель прав: сестра княгини Горчаковой не может считаться любовницей князя Шеховского. Это уж, простите, ни в какие ворота! Да и он сам за эти три дня невыносимо устал лгать и выворачиваться.