Звезда Нибелии
Шрифт:
Наконец, тот, кого Корт, вероятно, мог бы спасти, но он выбрал другого человека, оказавшегося для него гораздо важнее.
Все это были причины того, почему Корт трусливо отсиживался в своей каморке вместо того, чтобы вместе со своим народом отдавать последнюю дань уважения необыкновенному человеку, который верой и правдой служил народу на протяжении многих лет.
Все эти сложные и многообразные причины, о которых думал Корт. И еще одна – маленькая и простая. На церемонии проводов гурнаса обязательно будет Юта.
Корт знал, что девушка ни за что не пропустит эту возможность
Корт старался, но не мог забыть ее взгляд, которым она смотрела на него в тот день. Так, словно во всем мире больше не было никого и ничего, так, словно он стал для нее всем – единственной опорой и защитой, единственным, кто может ее спасти. И не только от рушащихся на них тонн камня и песка, не только от кровожадной пустыни, расстилающейся над Утегатом. А от чего-то еще, проступившего отчаянием в ее взгляде. И в тот момент Корт был готов сделать все, чтобы только избавить ее от этого отчаяния.
Она смотрела на него своими глубокими серо-зелеными глазами и видела его настоящего, того, кого он скрывал все эти годы ото всех, даже от себя самого. Она видела его, но, в отличии от Корта, она не презирала этого человека.
Корт знал, что не имеет права хотеть снова увидеть этот взгляд. Не имеет права надеяться на него, не заслуживает его, но он все равно хотел.
Корт обнаружил, что расхаживает по своей каморке взад-вперед, меряя ее широкими шагами. Он бросил тоскливый взгляд на изваяние Амальрис, застывшее на столе, и вдруг замер. Корт стоял посередине маленькой комнаты, в рабочем фартуке, весь засыпанный красной пылью, и как дурак пялился на статуэтку, которую вырезал уже две недели.
Ему понадобилось несколько минут, чтобы закрыть рот и в полной мере осознать, что произошло. И как он мог не замечать этого раньше?! Ведь это же очевидно, как день, как то, что он – изгой, проживший в подземном городе под названием Утегат шестнадцать лет.
Обычно все богини, которых вырезал Корт, несли в себе неуловимые черты Леды. Ведь он любил её, восхищался ей и превозносил. Понятно, почему все женские образы он всегда копировал с нее. Но Амальрис … Амальрис была абсолютной копией Юты.
Как, когда, почему так вышло? Корт был растерян и даже немного напуган. Как он мог несколько недель вырезать статую и даже не замечать, что она как две капли воды напоминает Юту? Он что, совсем ослеп?
Корт со злостью отвернулся от стола. Он пришел сюда, чтобы забыться в работе, чтобы не видеть этого лица, но вместо этого оказалось, что она все время была с ним здесь, каким-то образом пробравшись в самое его тайное убежище.
Это было уже слишком. Корт прикинул, что ритуал «милосердия» уже должен был завершиться, а если и нет, он воспользуется другим выходом. Не оборачиваясь, будто спасается от чумы, он выскочил в коридор.
***
К тому времени, как Юта выбралась на плато, ослепительный вечер сменился чуть менее яркой ночью. Аттрим недавно покинул
Юта рукавом вытерла со лба пот и остановилась отдышаться. Она поднималась сюда не меньше нескольких часов, проведя дорогу в странном оцепенении – жаркое марево воздуха и ослепительное сияние двух солнц отнимали у нее не только силы, но и, казалось, саму волю. Юта снова и снова думала о том, как к этому можно привыкнуть. Она знала, что атлурги за разными нуждами выходят в пустыню почти каждый день, но не представляла, как они справляются с этим.
Все, чего ей хотелось, как только она вышла на поверхность – так это сбежать обратно, в полумрак подземного города. Единственное, что заставляло ее двигаться вперед – была мысль о Корте. О том, что когда-то, будучи таким же изнеженным жителем Лиатраса, как и она, он все же сумел не только приспособиться к этой жизни, он сумел в одиночку выжить в песках, месяцами блуждая по бескрайней, безжизненной и однообразной пустыне.
Она должна быть такой же сильной. Юте казалось, если она сумеет приспособиться к жизни в песках, то сможет лучше его понять и, возможно, так станет к нему хоть немного ближе. Думая так, Юта заставляла себя сделать шаг, а потом еще и еще, затаскивая ставшее неподъемным тело на вершину горы.
Но вот после нескольких часов борьбы с солнцем, песком и камнем, а главным образом – с собой, Юта ступила на пологий камень плато. Пот градом катился по спине под одеждой, неприятно щекоча кожу. Она поглубже надвинула на глаза хилт и вышла на середину плато.
Бескрайний пейзаж бросился в глаза, оглушая. Необъятность пустыни, раскинувшейся во все стороны, насколько хватало глаз, ошарашивала. У Юты закружилась голова, но она не понимала, была ли причиной тому жара и усталость или же захватывающий вид необъятного и прекрасного мира, открывшегося ей.
В горле пересохло. Она сняла с пояса баклажку с водой, захваченную из дома. На язык упали последние капли. Еще поднимаясь сюда Юта поняла, что взяла с собой слишком мало воды, но это было все, что нашлось дома. Она понимала, что без воды может не одолеть обратную дорогу, но все равно упрямо продолжала подниматься. Может, причиной было то, что она не умела сдаваться, но возможно, какая-то часть ее желала испытать жажду человека, оказавшегося выброшенным в пустыню, чтобы хоть отдаленно ощутить то, что в эти минуты может испытывать Арагон.
Может, так она пыталась себя наказать. Не то чтобы Юта винила себя в том, что случилось с мужчиной – ведь это был несчастный случай. Но все же то, как закончилась его жизнь, казалось неправильным. Она не знала, что еще могла сделать для Арагона, но всегда есть что-то, еще какая-то возможность, просто она не увидела ее. И теперь, отправившись в пустыню без воды, рискуя своей жизнью, она пыталась искупить свое бездействие и неспособность что-либо изменить.
– Можешь взять мою, – раздался из-за спины тихий голос.