Звезда Нибелии
Шрифт:
У Юты в руке тоже был зажат букетик цветов, мелких, собранных в белоснежные соцветия, будто россыпь звезд. Но когда процессия с носилками поравнялась с ней, она вдруг поняла, что не может пошевелиться.
Она смотрела на длинное худое тело Арагона, до подбородка укрытое покрывалом. Его глаза были закрыты, а лицо скорее походило на маску покойника, чем на лицо живого человека. За несколько дней он словно постарел не несколько десятков лет. Борьба за жизнь отняла последние силы, высушила тело, словно мумию, в которой не осталось ни капли жидкости.
Юта не отрываясь смотрела на Арагона, и не сразу поняла, что Гвирн мягко подталкивает ее вперед. На негнущихся
Юта мягко коснулась руки гурнаса, и вдруг, словно это прикосновение пробудило его, веки Арагона дрогнули и поднялись. Его глаза, затуманенные болью, с покрасневшими белками, обратились к Юте, постепенно проясняясь. Это был взгляд человека, уже находящегося по ту сторону, уже вверившего душу Ругу. Юта видела в его глазах отражение того мира, Руг уже прикоснулся к гурнасу, уже взял его за руку, чтобы отвести в свои владения. Но Арагон все еще продолжал цепляться за этот мир.
Его худая, слабая, как у младенца, рука, приподнялась и сжала пальцы Юты. Гвирн, наблюдавший за этой сценой, сделал жест атлургам остановить носилки, чтобы позволить Юте и Арагону попрощаться.
– Кулон Амальрис…, - неожиданно отчетливо прошептал Арагон, и от этого усилия на его губах выступила кровавая пена.
– Найди… Ты должна найти….
Арагон не договорил, его веки дрогнули и опустились. Он снова потерял сознание, чтобы больше уже не очнуться. Его тонкая юношеская рука с гладкой кожей разжалась, выпустив руку Юты и упала на носилки.
Юта зажала рот рукой. Носилки качнулись, и атлурги понесли их дальше сквозь живой коридор из людей, замерших, словно лес живых статуй. Слезы тихо струились по щекам Юты, ее ладонь еще чувствовала тепло от прикосновения Арагона.
Ну почему, почему все, кого она любит, все, к кому привязывается, должны умирать? Почему за ней, даже здесь, продолжает тянуться шлейф из смертей? Неужто она отмечена какой-то зловещей меткой? Невидимой и неотвратимой? И куда бы она ни пошла, как бы далеко ни оказалась, в какой бы глуши ни спряталась, смерть всегда найдет её, чтобы снова и снова отнимать тех, кто стал ей дорог?
Мягкая, но сильная ладонь осторожно коснулась руки Юты. Девушка повернулась к Гвирну и не глядя уткнулась ему в плечо. Слезы бесшумно текли по ее щекам, пока он осторожно гладил ее волосы. Не желая больше ни о чем думать, она позволила себе раствориться в этих теплых прикосновениях.
Церемония закончилась ближе к ночи: ритуал «милосердия» проводится в часы, когда Таурис стоит в зените, для того, чтобы человек, которому оказывают «последнюю милость» как можно быстрее потерял сознание. Юта не хотела об этом думать, но, как назло, именно эта мысль не выходила из головы – она представляла себе Арагона, всеми покинутого, страдающего и обреченного, оставленного где-то посреди безжизненного океана песков. А вдруг он очнется, и никого не будет рядом? Как это, должно быть, страшно – так провести последние часы своей жизни.
Атлургов это, похоже, не заботило. Как Юта поняла, ритуал «милосердия» весьма распространен у народа. В основном среди стариков, которые не хотят обременять семью и город, расходуя на себя драгоценную воду. Она понимала, что живя в пустыне, эти люди выработали что-то вроде эмоциональной невосприимчивости. Ведь смертность из-за тяжелых условий жизни, несчастных случаев и болезней здесь очень высока.
Наверное, раз уж
Она рано легла в надежде забыться хотя бы во сне, но, словно в издевку, сон не шел. Юта проворочалась на жесткой постели около часа и, откинув скомканное покрывало, опустила ноги на пол. Хотелось развеяться, хотелось подумать о чем-то еще, кроме собственной жизни, хотелось увидеть что-то, кроме осточертевшего потолка над головой.
Юта наспех оделась, сняла с крючка хилт, и полог над входом нетерпеливо хлопнул за спиной.
***
Каменный напильник осторожно порхал в руке, подтачивая мелкие детали. Едкая красная пыль висела в воздухе тончайшей вуалью, покрывая все вокруг красноватой пеленой. Статуэтка божества, над которой работал Корт, была почти готова.
Мужчина сидел на каменном табурете в своей «тайной» комнате. На нем был фартук из грубой материи, кое-как предохранявший одежду от вездесущей каменной пыли. Волосы мужчина собрал на затылке, чтобы в самый неподходящий момент они не упали на глаза – он работал над мелкими деталями – кропотливая и аккуратная работа, требующая внимательности и сосредоточения. Корт подточил красиво вырезанный нос богини и опустил напильник.
Уже две недели он вырезал статуэтку Амальрис. Эта идея пришла к нему однажды вечером, после разговора с Ютой. Корт не говорил ей, но когда они встретились в Зале Свитков в тот злополучный день, это был не первый раз, когда он заходил почитать про Богиню Ночи.
Эта богиня занимала его. Сперва он думал, что причина в том, что сама история почитания и забвения Амальрис была необычной. Но теперь начинал догадываться о возможном существовании и другой причины. Эта мысль доставляла беспокойство, как и многое другое в эти дни, и Корт старался задвинуть ее подальше, сосредоточившись на работе.
Мужчина осмотрел статуэтку, подмечая недоработки и шероховатости. Он хотел сделать свою версию Амальрис женственной и загадочной, таинственной и, возможно, немного опасной. Закрытой, и оттого притягательной, с тьмой, таящейся в уголках ее глаз. Никогда до конца не открывающей своих тайн, во всяком случае – живым.
Корт еще два раза прошелся по мягкому камню и снова опустил руку. Он не хотел признаваться себе, но сегодня работа не шла. Он просидел над изваянием уже несколько часов, но за это время лишь подправил несколько крошечных недочетов. Ему никак не удавалось успокоиться и сосредоточиться, не удавалось полностью погрузиться в работу, забыв о мире вокруг.
Возможно, причина была в том, что в это самое время в одном из коридоров Утегата, ведущем в пустыню, проходит церемония «милосердия». Также возможная причина в том, что тот, кому оказывают последнюю милость – Арагон, гурнас, вестник богов. Тот, кто при каждом удобном и не очень случае раздражающе напоминал Корту о том, что он – ругат. Тот, кто всегда ждал от него большего, чем он мог предложить, и по неизвестным Корту причинам возлагал на него большие надежды. Тот, чья по-мальчишески хитрая и одновременно по-старчески мудрая улыбка, с искорками в глубине глаз, так озадачивала Корта. Тот, чьим последним, предсмертным желанием – хоть тогда он этого и не осознавал – оказалась просьба к Корту помочь Юте выяснить происхождение ее кулона.