Звезда Одессы
Шрифт:
Но теперь, когда я почти незаметно приблизился к дауну, мне вдруг стало понятно, что физическое прикосновение к нему потребовало бы не меньшего усилия, чем уборка блевотины за незнакомцем. Я погрузился в воду глубже, высунув наружу одну голову; между тем в этой части бассейна я все еще стоял ногами на дне. Со всей осторожностью, шаг за шагом, я пододвигался к дауну, и мне представился крокодил, который пытается притвориться бревном перед детенышем газели, пьющим воду на противоположном берегу. Одновременно я задавался вопросом: чем, собственно, я тут занимаюсь? Или во что вмешиваюсь. Может, я и в самом деле любезный человек – но для кого? По опыту я знал, что люди привязываются ко всему: к птенцам со сломанными лапками, которых уже не спасти, к больным животным,
Даун дико забил ладонями по воде; брызги попали мне в глаза. Он еще смеялся, но по его глупому лицу промелькнула тень смутного беспокойства, и он повернул голову, словно оценивал расстояние, отделяющее его от бортика. Теперь я находился всего метрах в двух от него. А где мяч? Я огляделся и увидел, что мяч плавает поблизости от трамплина. Я указал в ту сторону и, когда даун посмотрел туда, воспользовался случаем, чтобы еще больше сократить расстояние между нами. Я искал ногами опору на дне, свободно держа обе руки на поверхности: даун хорошо видел их и должен был заключить, что во всяком случае с этой стороны ему ничто не угрожает.
– Папа…
Я не сразу сообразил, что это слово произнес не даун, а мой собственный сын. В следующую секунду Давид появился слева в поле моего зрения, он присел на корточки на бортике бассейна и заглянул мне в глаза.
– Папа?.. – повторил он.
Я оттолкнулся ногами и выпрямился, так что плечи поднялись над водой. Я потряс головой, словно стряхивал воду с мокрых волос, и слишком поздно спохватился, что голова не побывала под водой и волосы были сухими.
– Чем ты тут занимаешься? – спросил Давид.
Что-то в его взгляде выдавало озабоченность, хотя о ее причине я не имел понятия.
– Ничем, – ответил я с улыбкой. – Мы играли… Его мяч… – я показал на дауна, который смотрел то на меня, то на Давида, – его мяч упал в воду. Нет, наоборот, был выброшен из воды. Из бассейна… И тогда…
– Что с тобой? – спросил Давид.
– А в чем дело?
– Что с тобой? Ты… ты весь дрожишь…
Я сложил руки на груди.
– Я замерз, – сказал я. – Пора выходить.
Я побрел к бортику.
– Нет, не то, – сказал сын. – Твоя нижняя губа. У тебя прыгает нижняя губа.
Я улыбнулся:
– Мальчик мой, я стучу зубами. Мне пора выходить. Не подашь мне полотенце?
Я уперся обеими руками в бортик, наклонил голову, чтобы сын не мог видеть моего лица, и закусил нижнюю губу, но дрожь не прекращалась.
– Папа…
Давид положил свою руку на мою, его пальцы протиснулись под мои пальцы, потом он взял меня за руку и стал тянуть.
– Мальчик мой… – сказал я.
Задыхаясь, я попытался поставить колено на бортик бассейна, но сделал это лишь после нескольких попыток, причем оцарапал себе бедро.
Наконец я встал на бортик. Теперь дрожали не только губы, но и все тело.
Давид взял меня за плечи и слегка тряхнул.
– Папа, ты в порядке? – спросил он.
Я попытался улыбнуться, но вдруг почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы; я схватился за угол полотенца и притворился, будто сморкаюсь в него.
– Думаю, я слишком долго сидел в воде.
Я огляделся и вдруг увидел, что за стойкой бара бармен, не замеченный мной раньше, вытирает бокалы.
– С удовольствием выпил бы пивка, – сказал я. – А ты?
5
Только съехав с окружной дороги, я почувствовал, что по всему телу распространяется какое-то странное тепло. Дождь – обычное дело, когда возвращаешься в Нидерланды, но на этот раз его не было. Такси затормозило перед светофором, а потом повернуло на Среднюю дорогу; деревья и кусты уже приобрели более темный и густой оттенок зеленого, характерный для конца лета.
Тем не менее тепло шло не снаружи, а изнутри, словно где-то в животе включился термостат, постепенно нагревавший верхнюю честь тела. Мы миновали то место на Средней дороге, где раньше был стадион «Аякс», а потом построили отвратительный спальный микрорайон. Здесь – без сомнения, забавы
39
Улица, на которой находится «Энфилд», домашний стадион клуба «Ливерпуль».
40
Североирландский футболист, признанный одним из величайших игроков в истории футбола.
41
29 мая 1985 г. на брюссельском стадионе «Эйзель» в результате обрушения стены одной из трибун погибло 39 человек.
42
Сеть супермаркетов в Нидерландах.
Ощущение было такое, словно где-то что-то заблокировалось: как я ни старался, мне ничего не приходило в голову, будто это возвращение домой хотело оттеснить все другие возвращения домой – и прошлые, и будущие – на задний план и, не допуская никаких возражений, претендовало на первенство.
– У следующего светофора – направо, – сказал я таксисту. – А потом второй поворот налево и опять направо.
Я слышал, что мой голос звучит вполне естественно: голос человека, который после двухнедельного пребывания на испанском курорте возвращается в свой собственный город, в свой собственный район. «Не отличить от настоящего», – пронеслось у меня в голове, и тогда я почувствовал, как ищет выхода нервный смех, поднимавшийся из того же места в животе, что и тепло.
Пока Кристина, Давид и Натали шли с багажом к входной двери, я расплатился с шофером. Он получил от меня непомерно высокие чаевые, превышавшие и без того непомерно высокую плату за не самую сложную поездку от Схипхола до Ватерграфсмера.
Занавески на первом этаже были задернуты. Я в нерешительности постоял на тротуаре, пока такси не уехало с нашей улицы. Остальные уже зашли в дом; для меня на краю тротуара оставили только синий чемодан и пляжную сумку.
Я взял их и поплелся к входной двери; насколько я помнил, занавески на окнах госпожи Де Билде были задернуты часто, если не всегда. Ткань неопределенно-желтого цвета, который некогда, видимо, был коричневым, с вытканным узором из кругов, как на оконных витражах церквей. За занавесками не замечалось никакого движения, но и это не вызывало удивления.
У своей входной двери я остановился. Поставив чемодан и пляжную сумку на порог, я нагнулся, будто завязывал шнурок, и несколько раз быстро огляделся. На улице не было ни души. Почти не было и припаркованных машин: большинство местных жителей еще не вернулись из отпуска. Я дотронулся пальцами до почтового ящика на соседской входной двери и надавил на клапан, чтобы приоткрыть его.
На коврике у двери лежали несколько буклетов и зеленый конверт с окошком; верхний буклет был посвящен оптовой продаже строительных материалов, а имя отправителя конверта с окошком я не мог прочитать, глядя под таким углом. Не знаю точно, чего я ожидал. С одной стороны, большая пачка почты и газет на дверном коврике может указывать на то, что человека нет дома или он почему-то не может забрать почту и газеты. С другой стороны, госпожа Де Билде почти не получала писем и никогда не подписывалась на газеты; как мне казалось, она не нуждалась в регулярном снабжении новостями и интересовалась разве что рекламой супермаркетов, торгующих самым дешевым собачьим кормом.