Звезда в хвосте Льва
Шрифт:
– Сейчас лето. И потом: все знают о моих проблемах. Я уже подписал контракт с Федеральным каналом, буду соведущим в одном масштабном проекте. Вы представляете, какие это деньги?
– Да, представляю, – кивнул Журавушкин.
– Вот к осени и начнем. Если пилотные выпуски, а они уже отсняты, соберут хорошие рейтинги. Я не сомневаюсь, что так и будет. Материал отличный, и Рара так сказала. А у нее есть вкус. Я бы и сейчас мог сниматься, но пришлось отказаться. Я не очень хорошо себя чувствую. Морально.
– Понимаю, – еще раз мотнул головой
– Идемте на веранду. Василиса Петровна что-нибудь нам подаст к чаю. Она сегодня пекла пирог… – Ромашов тяжело вздохнул.
Какое-то время они сидели в плетеных креслах, принюхиваясь к аромату вишневого пирога, тянущемуся из кухни. Раевич почему-то медлил. Журавушкин невольно сглотнул слюну. Домработница у Ромашова готовила отменно! Но подавать им свой шедевр явно не спешила. Не спешил и Ефим Иванович.
– Пойду, узнаю, в чем дело? – нахмурился Ромашов.
Когда он ушел, появилась Василиса Петровна с подносом.
– Довел девчонку до слез! – сердито сказала она Журавушкину, грохнув на стол пирог так, что фарфоровые чашки жалобно задребезжали. – На пластику собралась! К хиругам-мошенникам! Слава богу, ей еще восемнадцати нет! Осенью только исполнится. Может, к тому времени одумается… Вот кто ты такой, чтобы людям настроение портить? Она-то чем виновата? Ребенок ведь еще!
– Я-то тут при чем? – озадаченно спросил Журавушкин.
– А кто сказал, что у нее длинный нос? На клюв, мол, похож! Она вон, в слезах наверх убежала и в своей комнате заперлась! Я туда Андрея Георгиевича послала. Чтобы он ее успокоил. А то ходят тут всякие…
– Меня не так поняли, – принялся оправдываться Журавушкин, у которого мигом пропал аппетит. Вишневый пирог понапрасну стыл на подносе.
– Добрый день, – раздался на веранде картавый голос Раевича.
– Здравствуйте, Ефим Иванович!
– Ну, зачем вы так? – укоризненно сказал Раевич, присаживаясь к столу. Домработница вновь ушла на кухню.
– Я не совсем понимаю…
– Зачем вы довели Дашу до слез? Она была у меня, просила денег, – Раевич смущенно кашлянул. – Разумеется, у нас с Рарой есть кое-какие сбережения, но лично я не считаю, что в таком юном возрасте ложиться под нож хорошая идея. Напрасно вы внушили ей эту мысль.
– Я ничего не…
– С этим надо что-то делать, – озабоченно сказал появившийся на веранде Ромашов. – Вот уж не думал, Аркадий Валентинович, что вы такой знаток женской красоты! Да с чего вы взяли, что с таким носом Дашу не возьмут сниматься? Наоборот, изюминка всегда ценится. А если она сделает пластику, то будет как все.
Журавушкин озадаченно молчал. Дашино невежество привело к тому, что теперь все в доме всерьез обсуждают пластическую операцию, в которой девчонке совсем нет нужды.
– Да нормальный у нее нос! – в отчаянии сказал Аркадий Валентинович.
– Слово не воробей, – буркнула Василиса Петровна, вновь появляясь на веранде.
– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – встрепенулся Фима Раевич.
– Если не возражаете, я
Журавушкин бросил тоскливый взгляд на вишневый пирог и поднялся.
– Да-да, идемте в сад, – откликнулся Раевич и тоже торопливо встал.
Стул, на котором он сидел, чуть не упал. Его проворно подхватил Ромашов. Аркадий Валентинович отметил отличную реакцию знаменитого актера. Или вещи в этом доме падали так часто, что все его обитатели были настороже?
В любом случае, Ромашов был строен, как юноша, животом не обзавелся, зато мускулатура впечатляла, особенно сейчас, когда Андрей Георгиевич надел простую белую майку и клетчатые шорты, по-домашнему. Выглядел он отлично, хоть сейчас на фото!
«Он актер, ему это надо, – тут же мысленно начал оправдывать себя Журавушкин. – А я адвокат. Мне-то это зачем? Вон, Раевич, тоже неуклюжий! Зато на пяти языках без словаря говорит!»
– Как там моя жена? – первое, что спросил у него Раевич, когда они присели на скамейку в беседке.
– Говорит, что привыкла.
– Разве к тюрьме можно привыкнуть? – удивился Ефим Иванович.
– Ко всему можно привыкнуть. От безысходности.
– Но вы ведь все сделаете для того, чтобы этого не случилось? Обвинительного приговора?
– Мы, Ефим Иванович, мысделаем… А скажите-ка мне, почему именно Бодлер? Мало ли поэтов. Было и есть.
– В самом начале девяностых, когда все это безобразие начиналось, я совершенно случайно наткнулся на строки… – Ефим Иванович прикрыл глаза и процитировал:
Безумье, скаредность, и алчность, и разврат И душу нам гнетут, и тело разъедают… Упорен в нас порок, раскаянье – притворно; За все сторицею себя воздать спеша, Опять путем греха, смеясь, скользит душа, Слезами трусости, омыв свой путь позорный…– Ничего не напоминает, Аркадий Валентинович? Разве это не о нашем времени? «Мы к Аду близимся, но даже в бездне мы без дрожи ужаса хватаем наслажденья». Разве это не об эпохе потребления? Без дрожи ужаса…
– Это Бодлер, да?
– Предисловие к его поэтическому сборнику «Цветы зла». Вон они, повсюду, – Раевич кивнул на пышно цветущие клумбы.
– Да это вроде как не то. Извините, я, конечно, не знаток поэзии, но…
– Вот именно! – неожиданно сердито сказал Раевич. – С такой невинности все и начинается! Вроде как мы клумбы сажаем. Украшательством занимаемся. А к чему приходим? За пистолет хватаемся, чтобы по-прежнему ходить среди этих клумб! Которые нам уже дороже, чем спокойствие души! Мы к аду близимся…