Звезда в колодце
Шрифт:
Немного-немало двенадцать лет.
На якорях Сокол-корабль не стаивал,
Ко крутым берегам не приваливал,
Желтых песков не хватывал.
По окончании былины Ксения как гостеприимная хозяйка пригласила божьих странников в дом и угостила их вкусным обедом в людской. И когда они насытились, стала спрашивать, как люди живут в Москве, довольны ли они своей участью и встречали ли они ее мужа воеводу Петра Басманова.
Старший среди калик перехожих силач Путята степенно ответил молодой женщине:
— Нет, хозяюшка, не видели мы твоего благоверного. Вся Москва бурлит, готовится к свадьбе великого государя с пресветлой панной Мариной Мнишек. Яблоку на улицах негде упасть, а людей в стольный град все пребывает и пребывает безостановочно!
Ксения наградила странников деньгами и гостинцами, и после их ухода грустно подумала, что нескоро она увидит Петра. Как глава
Воевода Мнишек и его дочь Марина выехали из Самбора еще в начале весны второго марта 1606 года. Больше трёх месяцев потребовалось им, их свите и спутникам, чтобы снарядиться в далекий и не безопасный путь к столице Московского царства.
Весь поезд польской невесты московского царя был необыкновенно многочислен и доходил до двух тысяч человек и стольких же лошадей с огромным обозом. Мечтая об удовольствиях и дорогих подарках за самборским воеводой потянулись едва ли не все его родственники и друзья. Мнишек вёз с собой своего сына Станислава, своего брата Ивана, племянника Павла, зятя Константина Вишневецкого, Сигизмунда и Павла Тарло, трёх Стадницких, из коих один, Мартин, был церемониймейстером Марины, Казановского, Любомирского, Доморяцкого, Голуховского. За Мариной следовала женская свита: пани Герберт, Шмелевская, супруги братьев Тарло — родственников матери Марины Ядвиги, гофмейстерина Казановская. С Мнишками также ехало немало представителей католического духовенства: Франциск Помаский, ехавший по собственному желанию, Гаспар Савицкий, посланный за счёт папы, и семь бернардинских монахов. За каждым паном следовал вооружённый отряд из пехоты и всадников. Вдобавок Станислав Мнишек не отказал себе в роскоши иметь свой собственный оркестр музыки. Он нанял двадцать музыкантов и, кроме того, взял с собой шута.
Путешествие многочисленных вельможных панов, прерываемое продолжительными остановками, совершалось весьма медленно словно ему мешали бесконечные препятствия. Мнишек намеренно медлил, желая в пути получить брачное разрешение для Марины от Его святейшества Римского папы. Поездке препятствовала и погода. Весенний разлив рек ещё не прекратился, и дороги повсюду были в ужасающем состоянии. Из окрестных деревень сгоняли крестьян, чтобы строить и чинить мосты и гати для поляков. В определенных местах путников встречали бояре, присланные из Москвы Лжедмитрием с дорогими подарками, каретами, палатками. Двадцатого апреля состоялась торжественная встреча царской невесты с русскими вельможами в Лубно. Всё было обставлено так, чтобы поразить умы посторонних зрителей и гостей. Марину и ее отца встретили и поздравили с благополучным прибытием Михаил Нагой и князь Масальский. Они горячо благодарили воеводу за то, что он был ангелом-хранителем их царя, били челом Марине, с восторгом целовали её царскую руку и выразили готовность исполнить все её желания.
Дальше Марина ехала в сопровождении нескольких сот московских всадников и уже не как дочь польского воеводы, а как невеста русского царя. Высоких путешественников всюду принимали с большим почетом. Многочисленное духовенство и народ выходили с иконами и хлебом-солью. Горожане предавались шумному веселью и дарили им ценные меха. Дети боярские и стрельцы выстраивались в праздничном наряде. Поляки с своей стороны дали почувствовать русским свою преувеличенную гордость и высокомерно принимали все воздаваемые им почести как само собой разумеющее.
Путешественники проехали Смоленск и Вязьму. В последнем городе воевода отделился от дочери и с частью своей свиты поехал вперёд. Двадцать четвертого апреля он торжественно въехал в Москву. Петр выехал к нему навстречу за город, одетый в шитое золотом гусарское платье, во главе отряда дворян и детей боярских. Воеводу поместили в бывшем доме Бориса Годунова, ставшего собственностью воеводы Басманова недалеко от царского дворца. На другой день Самозванец принимал своего тестя и его родственников в парадной аудиенции, в так называемой Золотой палате, сидя на роскошно украшенном троне, в полном царском облачении, в присутствии боярской думы, причём по правую сторону от него сидел патриарх с архиереями, по левую знатнейшие бояре. По сторонам трона стояли четыре рынды в парадных кафтанах и с топориками. Великий мечник стоял наготове и держал обнажённый меч. Воевода Мнишек после поклонов сказал приветственную речь, столь отечески трогательную, что Самозванец как отметили польские послы в своих письмах «плакал как бобр, поминутно утирая платком свои глаза». Обездоленный сирота Юшка Отрепьев, дорвавшийся до царского трона в какой-то момент
Великий секретарь Афанасий Власьев держал за царя ответ и приветствовал польскую делегацию. После этого гости подходили к Самозванцу и целовали у него руку, а потом в придворном храме все отстояли обедню, за которой последовало пиршество, устроенное уже в новом деревянном дворце.
В следующие дни в этом дворце происходили ночные пиры и попойки, сопровождаемые польской музыкой и танцами. Самозванец являлся одетым то по-московски, то в богатом гусарском наряде. Тешил он своих гостей и звериной травлей, для чего в одном подгородном селе собраны были разные звери.
Тем временем закончились приготовления к приезду Марины. Так как с дороги она должна была предварительно отдохнуть, у ворот столицы возвели роскошные палатки. Самозванец велел разбить несколько богатых шатров и так расположил их, что они казались красивым городком из многих ярких тканей. Эти шатры, в которых находились съестные припасы и вино, были поставлены для того, чтобы молодая царица могла в них приготовиться к торжественному въезду в Москву. Самый обширный из них, обитый обоями и украшенный надписями из священного писания, был превращён в походный костёл, в котором, в присутствии путешественников, ежедневно совершалось богослужение по латинскому обряду.
Второго мая совершился торжественный въезд наречённой царицы в столицу и ее свиты. Лжедмитрий обставил его великолепно, с целью потешить гордость своей невесты. Марина ехала в большой карете, оправленной серебром, с царскими гербами, запряжённой двенадцатью белыми конями в яблоках; каждого коня вёл особый конюх. По пути расставлены были шпалерами блестящие отряды из польских рот, немецких алебардщиков, московских дворян, стрельцов и казаков. Самозванец лично расставлял войска и давал наставления боярам, назначенным к встрече что и как им говорить его невесте, но сам он смотрел на въезд любимой девушки, скрываясь в толпе словно простой смертный. Со стороны ему удобнее было насладиться триумфом своей избранницы и заодно проследить как к ее прибытию отнеслись жители Москвы.
Подталкиваемый любопытством, Петр очутился в ряду бояр, встречающих прекрасную полячку. Помня о непреходящей тоске своего взбалмошного друга, который несмотря на свою ветреность никогда не забывал о панне Мнишек, он ожидал увидеть нечто неземное, красоту, редко встречаемую среди девиц. К его удивлению, Марину Мнишек трудно было назвать красавицей. Лицо ее оказалось не соразмеренно крупным телу, нос загибался крючком, губы казались слишком узкими. Ее светло-зеленые глаза бездушной русалки обдавали холодом и презрением несчастного, не представляющего для нее интереса. Но полячка умела подать себя двигаясь с таким царственным величием, что очаровывала и самых взыскательных ценителей женской красоты. С неподражаемой грациозностью Марина носила парчовое свадебное платье, состоящее из французских фижм, длинного мыса корсета лифта, усыпанного мелкими драгоценностями, а также элегантный атласный плащ. Складки огромных гофрированных брыж, сформированные с помощью специальных палочек были уложены в виде пчелиных сот и поддерживались проволочной рамой, обвитой золотыми нитями. Этот воротник завязывался горничными с помощью нарядных тесемок и носился закрытым спереди. К лифу Марины служанки прикололи алмазную, рубиновую и сапфировую броши, ее шею украшали несколько жемчужных бус и золотых цепей. Голову невесты Лжедмитрия покрывал головной убор «бонгрейс» — небольшой капор на жестком каркасе, который носили на темени. Бока капора загибались вперед, закрывая небольшие женские уши и подчеркивали изящество шеи. Внутренний край был отделан рюшем, за которым следовала декоративная кайма ювелирной работы, называвшаяся нижней диадемой, а еще выше, возвышаясь дугой над тульей, помещалась вторая полоса из золота и драгоценностей в виде верхней диадемы. Отсюда на шею сзади опускалась шелковая накидка с симметричными сборками. Внешним блеском Марина Мнишек ничуть не уступала русским царицам, и она умела даже свои природные недостатки обратить в достоинства. Дочь самборского воеводы проявила себя редкостью в своем роде, и Петр Басманов понял почему Отрепьев так сильно хотел заполучить ее в жены, что не считался с непомерными тратами и пекся о ней. Он мысленно пожелал другу счастья с Мариной Мнишек, хотя она больше напоминала хищную орлицу, чем нежную голубку.