Звезда Ворона

ле Гион Илья

Феликс не чувствовал усталости, но все же ему было грустно брести по этим пустошам в полном одиночестве. Он не понимал, почему он до сих пор не пришел в нужное место, ведь он идет уже целую вечность по этим утратившим цвет землям. Время от времени он замечал черные перья, разбросанные на его пути, будто метки, указывающие на то, что он идет в правильном направлении. Один бархан был похож на другой, и если бы не перья, то складывалось бы ощущение, что он ходит кругами. Временами, глядя на эти перья, он ощущал отголосок горького чувства утраты, словно они должны были напомнить ему о чем-то, но он забыл, о чем именно.

Но в этот раз все было по-другому. Вокруг него все еще простиралась бескрайняя, вызывающая печаль пустыня, но в Феликса закралось предвкушение, словно чувство божественного предвиденья, посетившее праведного монаха. С каждым

шагом он ощущал приближение чего-то неведомого, потустороннего и неумолимо влекущего. И это чувство только усилилось, когда он заметил, что на его пути стало куда больше темных перьев. Да и сам песок изменился, приобретя драгоценный золотой оттенок, который был такой манящий, что ни одно ювелирное украшение не могло с ним сравниться по красоте. И вот, преодолев очередную сверкающую золотом дюну, Феликс заметил впереди черное пятно, которое сильно выделялось на фоне этого замогильного блеска. Расстояние было все еще слишком большим, чтобы понять, что именно это было, и поэтому Феликс без раздумий бросился вперед, подгоняемый любопытством и еще другим, пока непонятным ему чувством. Но как бы он быстро не бежал, это черное пятно так и не приблизилось. Казалось, что прошло уже несколько часов, а он все бежал, не чувствуя усталости. Поняв, что так может пройти целая вечность, Феликс остановился, все еще не сводя взгляда со своей желанной цели. Любопытство все еще терзало его, подгоняя вперед, но теперь, когда он остановился, то смог разобраться что это было за второе чувство. Это был страх. Два, казалось, противоположных чувства слились вместе, и стали бороться за право возобладать одно над другим. Ощущая их схватку внутри себя, Феликс не мог двинуться с места, ожидая, когда же закончиться эта яростная борьба. И пока он ждал, то заметил, что черное пятно стало будто ближе к нему. Борьба в его сердце усилилась, но не одно из чувств не уступало другому. Любопытство гнало его вперед, а цепи страха сковывали его и тянули назад. Ему хотелось бежать без оглядки и в тоже время он сгорал от нетерпения.

И в тот момент, когда Феликс уже готов был отдать свое сердце в холодные оковы страха, и ринуться прочь от пугающей тьмы, неумолимо надвигающейся на него впереди, до его ушей долетела мелодия. Это был женский голос, напевающий чарующую песню, слова которой Феликс не мог понять, так как пела она на неизвестном ему языке. Но даже не понимая смысла, Феликс был заворожен ее светлым, наполненным целительной силой голосом. Мелодия была плавной и легкой, и в то же время она была переполнена скорбной утратой. Но эта грусть отличалась от той, что исходила от пульсирующего солнца. Эмоции, которые несла эта песня, были наполнены любовным теплом, а то отчаяние и печаль, исходящие от черного солнца, были пронизаны холодом и мраком. Прекрасная мелодия, словно чистая горная роса, смыла весь грязный страх, и Феликс без колебания направился вперед, навстречу клубящейся тьме. С каждым шагом темное пятно становилось все ближе и ближе, Феликс уже был на достаточном расстоянии, чтобы можно было различить его формы, но все еще не понимал, что перед ним находится. Он видел лишь скопление каких-то темных существ, которые сплетались и расплетались, словно клубок черных змей. С каждым шагом небесная мелодия становилась все сильнее, и было ясно, что она исходит от этого скопления теней. И вот, когда до цели оставалось всего несколько шагов, тьма, наконец, приняла очертания.

Взорвавшись всполохом черных перьев, перед Феликсом появилась гробница, рядом с которой сидела на коленях женщина, прижавшись телом к холодному камню. На ней было длинное черное платье, которое струилось по ее телу, словно вода, а лицо ее скрывал большой капюшон. Из того, что не было скрыто под одеждой, можно было разглядеть лишь голые бледные ступни, белоснежные руки и часть лица, закрытого спадающими из-под капюшона темными волосами. Из всего этого Феликс сделал вывод, что перед ним молодая девушка, так как руки ее были гладкими, а голос прекрасен. Но больше всего его поразили ее волосы, в которых мерцали звездные огни, словно сапфиры, а сами локоны оказались намного длиннее, чем ему привиделось вначале. Волосы спадали на гробницу длинными прядями, и вились вокруг самой женщины, словно длинные корни молодого древа.

Феликс стоял, и завороженно наблюдал, как женщина, прижавшись щекой к гробнице, любовно обнимает ее, напевая свою печальную колыбельную. Под ее ногами сверкало драгоценным светом чистое и первозданное золото, которым была усыпана вся земля.

Феликс не хотел ничего говорить, так как боялся, что его голос нарушит прекрасную песню этой женщины. Он почувствовал себя диким зверем, грязным и невежественным, который пришел из дремучего леса к волшебному источнику, где плескалась сказочная нимфа. Но с каждым мгновением, что он проводил рядом с ней, сердце Феликса пронзали новые иглы страха. Где-то в глубине его сознания, которую еще не смогла одурманить небесная мелодия, он понимал, что тут что-то не так. Он не должен стоять рядом с ней, и не должен слушать эту мелодию, потому что таинственная женщина в черном пела не для него. Глядя на нее, Феликс видел, как та продолжала петь, с любовью поглаживая рукой грубую крышку саркофага, и от ее прикосновения шел блестящий след, наполненный космическими пейзажами, но которые быстро угасали, стоило пройти паре секунд. Даже ее движения были наполнены музыкой, еле уловимой, как роса в сумерках рассвета, или звездный свет в застывших водах скрытого в горах озера.

Но страх все продолжал сковывать Феликса, словно удав, медленно обвиваясь вокруг его тела нерушимыми путами. Маленький никс медленно обошел гробницу, пытаясь рассмотреть лицо женщины, но так и не смог ничего увидеть. Волосы закрывали ее черты, а приблизиться ближе или заговорить с ней он не решался. С каждой секундой маленький никс чувствовал, что ему пора уходить, и чем скорее он это сделает, тем лучше. И пока он пятился назад, все еще не в силах оторвать взгляда от поющей женщины, под гробницей, в золотом песке, началось какое-то движение. Там, где только что был драгоценный блеск, теперь копошились, словно могильные черви, сотни мертвых рук. Они рыли песок, и тянулись вверх в отчаянных жестах мольбы и прощения. Некоторые складывали вместе ладони, словно готовясь читать молитву, другие тянулись к женщине, будто пытаясь ухватить ноты ее мелодии, третьи же царапали грубый камень гробницы в жестах нестерпимой агонии.

И только тогда, когда крышка гробницы дернулась, Феликс испытал настоящий, первобытный страх. Не думая ни о чем, он развернулся и побежал дальше, прочь от наполненного ужасами места. И в этот момент черное солнце возросло многократно, протянув к нему свои темные извивающиеся лучи, словно пытаясь помочь ему в побеге и укрыть его от надвигающегося ужаса. Феликс ощутил его обжигающее прикосновение, и еще больший страх охватил его. Он горел. Черное пламя сжигало его плоть, стремясь проникнуть в самую глубь его сердца. Феликс закричал, но не смог узнать своего голоса. Это был звериный вопль, наполненный злом и ненавистью ко всему на свете.

Он стоял выше всех в этом мире, и его черные крылья затмевали все небо. В руках у него горел меч, а над головой пылал огненный пламень. И не было никому прощения и искупления, и лишь всеиспепеляющее пламя тьмы было уделом всего. Да будет так навечно, и до скончания времен!

***

Феликс не мог пошевелиться, он ощущал, как что-то сковало его руки и не желает отпускать. Эти ощущения уже не были такими болезненными как раньше, но он еще не мог унять свой голос, и продолжал бестолково кричать, как тонущий человек, в надежде, что его кто-нибудь услышит и спасет. Эхо той боли, которую он, казалось, испытывал на протяжении целой вечности, не покидало его, и лишь спустя некоторое время он понял, что происходит.

Он лежал под открытым небом, запутанный в спальный мешок. Кто-то выволок его из палатки, и теперь сжимал ему руки, стараясь утихомирить его дергающееся тело. Когда в его голову вернулся разум, и осознание того, что все пережитое им было лишь дурным сном, Феликс понял, что это Дэй схватил оба его запястья, и прижал мертвой хваткой к земле одной лишь своей левой рукой. Посмотрев вниз, Феликс увидел Синоха, который удерживал его ноги, и с куда большим напряжением на лице, чем у Дэя. Было видно, что это стоило ему непростых усилий, хотя Феликс и не понимал почему.

— Что случилось? — задыхаясь проговорил Феликс, и в душе обрадовался тому, что его голос вновь стал прежним.

— Господин Феликс. — послышался рядом с ним испуганный голос Милу. — Господин Феликс, вам приснился злой сон. Вы кричали и брыкались.

— Кричал? Милостивая Дева, но не настолько же, чтобы скрутить несчастного человека как ягненка на бойне? — к Феликсу начала подступать непонятная злоба, которая совсем недавно разливалась в нем бурлящими потоками. — Бога ради, отпустите меня уже! — он рванулся вперед, и Дэй наконец выпустил его руки, которые теперь болели так, словно побывали в железных кандалах.