Звездный меч
Шрифт:
После того как проведший почти всю свою сознательную жизнь во всяких тюрьмах и темницах, освобождённый героическими бородачами-«спецназовцами» нашего экипажа, кронпринц Джон Карл-младший Стюарт категорически отрёкся от престола. То ли пребывая в убеждении, что лично над ним всё ещё довлеет проклятье Звёздного Меча, то ли побуждаемый результатом долгих размышлений в одиночной камере, где он, по злобной воле ревмагов, находился весь период своего заключения.
Принц пришёл к выводу, что бремя власти есть некий дьявольский подарок и тот, кто его влачит, несчастней самого обездоленного, самого страждущего, самого нищего. А он и без
И потому, дескать, извините, сказал Джонни, но я теперь свободный человек и желаю ходить и делать только то, что захочется мне, а не то, что требуют от меня окружающие — вольные либо невольные, но «вертухаи». Надсмотрщики, постоянно лишающие меня свободы...
Местная вариация церемонии коронации — Опоясание Мечом, означавшее официальное вступление на королевский престол, — была назначена на день Святого Гамлета, четвёртый день месяца Шекспира. Согласно календарю, установившемуся на планете роальдов ещё в те времена, когда их древняя самобытная культура постепенно поглощалась методически насаждаемой псевдостароанглийской культурой завоевателей-человеков.
Я был в числе тех, кого одним из первых пригласили принять участие в этом торжественном событии, эпохальном для реставрированного королевства. Поначалу ряд дворцовых бюрократов настаивал на том, чтобы я собственноручно помог Ойе пристроить на поясе Винса Стюарта перевязь того самого Королевского Меча... Который, как шептались простолюдины, — хотя я был уверен, что подобные слухи распускались специально, для поднятия рейтинга королевской власти, — был мифическим древнеземным Экскалибуром. Мечом Короля Артура, в честь коего и была названа столица и культ коего, синкретически соединённый с христианским протестантизмом, был повсеместно распространён в этом звёздном образовании, также получившем название Скопление Меча.
Однако я в эти побасенки не верил, хотя и подозревал, что сей ритуальный клиночек не совсем обычный, что местные магистры и магини изрядно потрудились, превращая его в некий аккумулятор божественно-волшебной энергии, эманацию неизвестных мне вышних сил. Чем бы он ни был, этот символический Меч Короля, сработали его уже здесь, а вовсе не привезли с прародины человеков...
Сам милорд Винсент Стюарт был, как мне показалось, несколько смущён тем фактом, что становился абсолютистским правителем огромного, даже по меркам безграничных ОПределов, королевства. О котором он, метис-мулат, дитя «лихорадки джунглей», некоторое время назад думал в совершенно иной плоскости. Самое большее — представляя себя в качестве одного из его коллективных руководителей. Однако чувствовалась в старшем племяннике казнённого короля и некая сила сверхъестественного характера, заставлявшая поверить в то, что он справится с бременем власти. То есть справится со всеми проблемами и сумеет вывести постреволюционный Экскалибур на путь нового процветания, восстановит былое могущество королевства.
Обряд Опоясания проходил в Малом Весеннем Дворце. Согласно имевшейся у меня в памяти информации, дворцовый комплекс включал в себя также Летний и Зимний дворцы. Последний во времена правления революционных магов являлся резиденцией Ревмагсовета, тем зданием, где я, по воле Ойи, провёл немало времени перед тем, как начать активные действия.
С Ти Рэкса прибыл «цвет» дворянства. Целый караван трухлявых дедушек и бабушек, натужно пытавшихся показать всем
Винсент Стюарт восседал в массивном, устланном изысканнейшим золототканым покрывалом каменном кресле. Располагалось оно на возвышении у дальней стены трапециевидного коронационного, точнее — «опоясывательного», зала.
Это кресло представляло собой некое стилизованное подобие меча — округлые, плавно переходящие в спинку подлокотники являлись гардой, сама спинка представляла из себя рукоять, сидение же, от которого вниз, по довольно высоким ступеням, протянулась серебристая дорожка, напоминало лезвие.
По правую руку и чуть позади от будущего короля находился его отец, глава правительства реставраторов Стюарт-самый старший.
По левую — отрёкшийся от престола бывший цесаревич Джонни, из-за которого, собственно, и угодили десятеро с Вольного Торговца (со мной в придачу!) в эту историю, обернувшуюся сумасшедшим рейсом в Запределье.
В ногах у Винсента, преклонив колени, стояла Та, Что Грезит. Жрица выплетала многоярусный узор Гимна Посвящения Властителя, под аккомпанемент исполнявших нечто особо героическое вийтусов, этих живых саунд-синтезаторов, — в их пении слышалась медь боевых труб и низкий, глухой рокот огромных барабанов.
Поначалу Винсент настойчиво порывался поднять Светящуюся с коленей, уверяя, что не собирается никого унижать, тем более властительницу дум и распорядительницу судеб большой части подданных королевства. Однако Ойя уверила Винса, будто он, наоборот, окажет ей великую милость, позволив свершить положенное, — традиция свята, и она, Поющая Жрица роальдов, должна быть в первом ряду тех, кто хранит упомянутую традицию, да и народ Экскалибура не признает короля до тех пор, пока Та, Что Грезит не возведёт его на престол согласно старинным законам.
Собственно Опоясание Мечом, инаугурационный обряд завоевателей-человеков, может произойти лишь после того, как будет свершено традиционное для роальдов посвящение. Сэр Винсент посчитал, что ему не пристало нарушать ритуал, против которого в течение долгих столетий не решались возражать даже его чистокровно-августейшие предки Стюарты, — и будущему королю пришлось согласиться.
Всё это мне довелось наблюдать с близкой дистанции. Более чем. Я ведь находился в непосредственной близости от массивного трона с восседающим Винсентом, сразу же за спиной милорда Джеймса Стюарта.
Вновь царственно-непроницаемый и высокомерно-величавый, среброгривый милорд проявлял обо мне самую живейшую заботу. Хотя, насколько я знал подобных ему, должен был задрать свой нос выше макушки и являть собой некое материальное воплощение идеи, должной показать убогим смердам их ничтожество и малость. Однако светский лев, «супердедушка Джимми», дважды поворачивался в мою сторону и, опуская на несколько мгновений свою холодно-аристократическую маску, живо интересовался, отчего я выгляжу таким мрачным. От этих расспросов я мрачнел ещё больше, однако уверял милорда, что тот ошибается, что я, дескать, преисполнен торжественности, проникшись значительностью церемонии, и потому, возможно, выгляжу несколько... э-э, насупленно.