Звонок из прошлого
Шрифт:
– Просто я люблю точно знать время, вот и все.
– Сейчас четверть третьего ночи, Джек! Мы ведь это уже установили!
Вовсе нет. Сейчас уже полтретьего ночи, а Джек должен был точно соблюдать свой график.
– Полли, поверь мне, – сказал он. – Я понимаю, что должен был связаться с тобой заранее. Не проходило дня, чтобы я о тебе не думал. Ни единого дня.
Полли просто не знала, верить ему или нет. Все это казалось очень сомнительным, но, с другой стороны, если он говорил правду, тогда все было просто замечательно. Замечательно, что все эти годы, особенно первые годы, когда она чувствовала себя особенно несчастной и подавленной своими хроническими неудачами, он о ней постоянно думал.
– Просто до этого дня они ни разу не посылали меня
– И за это время у тебя ни разу не было отпуска?
Да что она вообще может об этом знать? Она не знает ничего. Разумеется, у него были отпуска. То есть случались дни, когда он не должен был заниматься планированием смертей тысяч вражеских солдат. Дни, когда он бывал совершенно свободен и мог себе позволить отправиться на рыбалку или прокатиться на машине вдоль побережья. Однако люди в его положении в некотором смысле вообще не имеют отпусков, то есть настоящих отпусков: отпусков, которые освобождают их от всех обязанностей и от всего того, кем и чем они были. Джек никогда не был просто Джеком – ни одного мгновения, – он был только генералом Джеком Кентом, одной из самых важных фигур в системе обороны Соединенных Штатов. Двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году.
– Я всегда на работе.
– Ой, ради бога!..
– Я говорю так, как я это вижу.
– Да, конечно, так же, как и я. А я сейчас вижу перед собой труса и дерьмо.
– Ой, Полли, что ты говоришь… Я не трус.
Он всегда умел ее рассмешить. Этот непринужденный, хладнокровный, самоумаляющий юмор, который могут себе позволить только сильные, уверенные в себе люди. Полли почти расслабилась и начала смеяться вместе с ним. То есть не громко смеяться, но на короткое мгновение в уголках ее губ показалось какое-то подобие слабой улыбки. Он это заметил, и она знала, что он это заметил, но решила так просто не сдаваться.
– Значит, теперь, почти через семнадцать лет, твоя «работа» привела тебя опять в Англию, и всего на одну ночь?
– Да. На одну ночь.
– И ты не мог меня даже предупредить заранее? Ты не мог позвонить мне из аэропорта?
– Нет. Я не мог тебя предупредить. Я очень сожалею, но у нас так принято. Все, что я мог сделать, это прийти, и я пришел. Сегодня вечером я прилетел в Брайз-Нортон и оттуда пришел прямиком сюда.
Разумеется, это была ложь, но Джек чувствовал, что в каком-то смысле это была скорей правда. В конце концов, он же действительно хотел прийти прямо к Полли. И пришел сразу же, как только обстоятельства ему это позволили, сразу же после того, как покончил со своей презентацией Кабинету и пожелал всего наилучшего послу.
Его ложь сработала. Полли посмотрела Джеку в глаза. Он пришел прямо к ней. В этом действительно что-то было такое… Что-то волнующее, чего она действительно не могла отрицать. Точно так же она не могла отрицать, что он остался таким же красивым. Даже еще красивее, чем раньше. Ей нравилась седина на его висках и нравилось то, что он теперь не носит свои дурацкие усики в стиле Барта Рейнольдса. Казалось, он похудел, стал крепче, выносливее. И с годами совершенно не постарел.
Но тут она вспомнила, что ненавидит его. Что он покинул ее, не сказав ни слова на прощание – даже «всего хорошего» и то не сказал! Он был дрянью.
– Но это же абсурдно, Джек! Черт возьми, я себе спокойно спала! Что ты там наговорил? Что ты пришел прямо сюда? Но почему? Почему ты пришел прямо сюда? Я постарела на семнадцать лет. Мы же расстались почти двадцать лет тому назад…
– Шестнадцать лет и два…
– Да-да, я знаю, знаю! Я знаю, как давно это было! Но то была другая жизнь! Сейчас мы друг друга совсем не знаем! Мне следует вышвырнуть тебя вон.
Джек молча взглянул на Полли. Он не проронил ни слова, но под его внимательным взглядом Полли почувствовала себя очень неуютно. Казалось, Джек вот-вот собирается облегчить перед ней душу, поделиться с ней своими тайнами. Но затем, судя по всему, решимость покинула его: плечи его поникли, он опустил глаза и тяжело вздохнул.
–
Джек повернулся к двери, поникший и потерянный, – ни дать ни взять человек, чьи самые сокровенные, отчаянные и безнадежные мечтания вдруг оказались растоптанными. Разумеется, его прием сработал.
– Не будь идиотом! Ты же не можешь сейчас просто так взять и уйти!
– Я решил, что ты хочешь именно этого.
– Нет! Это несправедливо! Не хочешь же ты сказать, что ждал все эти шестнадцать лет и два месяца только того, чтобы вот так вдруг поднять меня среди ночи с постели, ворваться в мою жизнь, а потом так же неожиданно из нее исчезнуть!
Снова возникла пауза.
– Так, значит, ты не хочешь, чтобы я уходил?
– Я и сама не знаю, чего я хочу.
Полли взяла с кухонного стола пачку не самых слабых сигарет. Когда она наклонилась над газом, чтобы одну из них зажечь, пластиковый дождевик, в который она была завернута, слегка приподнялся, и под ним мелькнули ее голые ноги. Ее ноги по-прежнему были потрясающими, просто сказочными. Джек всегда обожал ее ноги, хотя, разумеется, в те времена он обожал все, что касалось Полли. Она снова повернулась к нему, облокотилась на плиту и глубоко затянулась. Джек едва не рассмеялся – и одновременно едва не расплакался. Он вспомнил, как длинными вечерами они лежали вместе после любовной близости и смотрели в темноте на горящие концы своих сигарет, разговаривали, спорили обо всем на свете, не соглашались друг с другом ни в чем, кроме разве что одной вещи: своего желания быть вместе.
24
Все существо Питера трепетало от ненависти. Из своего укрытия возле магазина он наблюдал, как этот мерзкий американец вошел в дом Полли! Питер продолжал минут пять стоять неподвижно, как в трансе. Ревность и мысль о том, что его предали, поразили его в самое сердце, потрясли настолько сильно, что некоторое время он просто не мог сдвинуться с места. Она встречается с другим мужчиной! Приглашает его к себе посреди ночи специально для того, чтобы он, Питер, их не застукал! Обманывает его, заставляет думать, что она хорошая, а на самом деле она всего лишь мерзкая лгунья, мошенница и проститутка! И все ради кого? Ради этого ужасного американского ублюдка! Питер не находил слов, чтобы выразить степень своего отвращения к этому человеку. Он застрял в его сознании в виде расплывчатого красного пятна.
Тем не менее, как только Питер вышел из состояния шока, он понял, что должен немедленно заполучить обратно свой нож. Если когда-нибудь он в нем и нуждался, так это именно сейчас. Со всех ног он бросился назад к телефонной будке, а далее к той самой сточной канаве, куда мерзкий американец забросил его нож. Питер еще тогда приметил, что нож шмякнулся не в воду, а на кирпичный выступ в канаве, и вопрос заключался только в одном: там он сейчас или нет?
Разумеется, он был там. А куда же ему было деваться? Любимый нож Питера, он не мог у него быть отобран просто так. Опустившись на колени прямо в грязь, Питер мог его хорошенько разглядеть: вот он, все еще там лежит, ждет возвращения своего хозяина. Питер отправился на поиски подходящего инструмента, с помощью которого можно было бы достать из канавы нож. На ближайшей помойке в мусорном баке он обнаружил старую проволочную вешалку для одежды и соорудил из нее что-то наподобие длинного крюка. Он знал, что на тупом конце ножа имеется маленькая металлическая петля, с помощью которой нож прикрепляется к ремню. Именно за эту петлю Питер собирался подцепить крючком свой нож. Сложность задачи заключалась в том, что это надо было сделать, не сдвинув нож с места ни на миллиметр, иначе он может упасть еще глубже, туда, откуда его точно уже невозможно будет достать. Итак, Питер снова встал на колени в грязь и опустил свой крючок в одно из отверстий металлической решетки, которая прикрывала интересующую его водосточную канаву – это алчное, бурлящее жерло, питающее подземный Лондон дождевой водой, нечистотами и прочими жидкими субстанциями.