...И никто по мне не заплачет
Шрифт:
— Эй, там внизу! Заткнетесь вы когда-нибудь или нет?
Оба молодых человека презрительно усмехнулись, но Хеди сказала:
— Ш-ш-ш! — и воцарилась тишина.
На прощанье только рукопожатие. Да и что могло бы быть в первый день? Лео мог бы, конечно, поцеловать Хеди, потому что Биви шел шагов на пять впереди, из тактичности, но для первого дня он этого не сделал.
Но судьбе было угодно, чтобы он так и не поцеловал ее, потому что в следующую субботу, когда они все трое сговорились опять пойти в «Маскотту», у Лео не оказалось денег. В первый раз ученик Кни не получил ни одного гроша от своего хозяина Бертеле.
Господин Бертеле, давно уже испытывавший финансовые затруднения, прекратил платежи. Только фрейлейн Хегеле, которой к концу дня удалось сбыть электрический утюг случайному покупателю, выгадала для себя двадцать марок. Ей следовало дополучить еще сто шестьдесят. То есть разницу за восемь месяцев, которую ей пообещал господин Бертеле. Значит, в конце концов фрейлейн Хегеле, как она говорила, старалась напрасно.
И Гуго Бертеле объявил себя банкротом. Крах был полный и окончательный. Случился он оттого, что крупное строительное предприятие попросту не заплатило господину Бертеле. Оно тоже обанкротилось и увлекло за собой в бездну фирму Бертеле.
Ко всем бедам господин Бертеле уже годами играл на скачках. И это унесло остаток его денег, потому что лошади, которые, по его мнению, должны были победить, всегда приходили последними, а не первыми, как им полагалось. А приз, как известно, достается только тому, кто опередил других. Последний всегда должен платить.
Поэтому Лео и Ганс, которые были последними в фирме Бертеле, должны были платить часть долгов, даже не получив своего жалкого ученического жалованья.
В день катастрофы, это был четверг, обанкротившийся хозяин собрал свой персонал и разъяснил им ситуацию. Его курчавые волосы блестели и, так как он волновался торчали во все стороны. Затем он еще добавил, что возвращается в свою квартиру на Бавариаринг и заберет с собой то, что останется после описи товаров и оборудования мастерской. Того из служащих, кто хочет последовать за ним, он, конечно, возьмет. Оба ученика могут закончить у него курс учения. На квартире.
Господин Шалерер закашлялся и объявил, что месяца на два-три заболеет. Лео и Ганс были за предложение хозяина. Фрейлейн Хегеле, на глаза у нее навернулись две скупые слезинки, сказала, что в конце концов готова остаться с хозяином, если она будет ему нужна. Господин Вертеле сказал ей:
Для вас-то уж найдется занятие.
Вечером Лео сразу же отправился к Биви и все ему рассказал. Пропащее дело господина Бертеле его почти не трогало. Не трогало и то, что зашаталось его ученическое место. Глубоко внутри мальчика дремала уверенность, что из него, Лео, все равно ничего путного не выйдет. И уж во всяком случае ничего цельного. Потому что и половинчатый человек с половинчатой ясностью чувствует, что он всего-навсего половинчатый.
Биви сразу поинтересовался:
Что же будет с Хеди?
То-то и оно, — отвечал Лео.
Без денег ты живо ее лишишься, — заметил Биви.
Вот именно.
Не можешь же ты с первого разу предложить ей платить за себя.
Нет, она на это не пойдет.
Ни она, ни другая, — подтвердил Биви.
Когда начался этот разговор, Лео уже знал приблизительно, чем он кончится. Он не хотел брать взаймы у Биви. Хотя тот, наверно, дал бы ему. Даже без всякого сомнения. А в голубую тетрадку было занесено уже более двадцати марок бабушкиных
Красивый вид имеет кавалер, если и у него нет мелких, тем более крупных денег.
Лео ясно понимал. Хеди ему не удержать. С нею покончено. Тут его друг, Биви, видимо, думавший то же самое, сказал:
— На кофе для чернявой я уж как-нибудь разорюсь.
— Д-да... — процедил Део с остекленевшим взором.
— И уж, конечно, для тебя тоже, — добавил Биви.
— Д-да, — сказал Део.
Затем его блуждающий взгляд достиг невидимой поворотной точки и вернулся обратно. Теперь Лео уже был уверен, что сразу же хотел сказать:
— Знаешь, если я дам ей отставку, это будет просто идиотство.
Тогда ее подхватит другой, — заметил Биви.
А до того, как он ее подхватит, это можешь сделать ты.
Что ты имеешь в виду? — полюбопытствовал Биви, давно уже заметивший, что дело оборачивается в его пользу.
Послушай, мы ведь друзья или как? И то, что я должен уступить другому, я лучше уступлю тебе, — сказал Лео.
Из-за бабы дружба не должна кончаться, — подтвердил Биви.
Так возьми ее, эту Хеди.
Ты настаиваешь?
Можешь ей сказать, что у меня есть другая.
Ладно, если хочешь.
И ты меня ругай, — сказал Лео и ощутил горечь во рту, как после конского каштана, который он пробовал
мальчишкой.
А я оплачу тебе расходы прошлого воскресенья, — внес деловое предложение Биви, — кажется, это две марки.
Две тридцать, — поправил его Лео.
Биви быстро сбегал домой, вернулся с патентованным кошельком, расплатился и сказал:
Теперь ты тоже можешь пойти на эти деньги. Да, — сказал Лео, — только ты не очень черни меня. Можешь не волноваться, — заверил его Биви.
С Хеди вся операция прошла великолепно. Два месяцу подряд они гуляли втроем. Лео, изредка получавший немного денег от господина Бертеле, временами танцевал с Хеди и, если она спрашивала, где же его подруга, со смущением во взоре отвечал:
Мы немного повздорили.
По дороге домой Лео дожидался на Гётеплац, покуда Биви не выйдет из подъезда Хеди со словами:
Да, дружище, с этой игра стоит свеч.
В другой раз, когда рот и подбородок у Биви были вымазаны губной помадой, он объявил:
Она меня всего искусала.
А по дороге домой рассказывал другу о Хеди все до малейших подробностей и уверял, что она «счастливый билет в лотерее». Лео же эти возвращения домой называл «хождением в Каноссу». Он это вычитал из книги, так как в последнее время стал опять больше читать. Выражение не очень соответствовало действительности, но очень нравилось Лео. Не очень соответствовали действительности и рассказы Биви, потому что с Хеди у него, собственно, ровно ничего не было. Дело в том, что она была вроде как помолвлена с окружным представителем парфюмерной фирмы «Помпадур». И только потому, что этот господин в настоящее время отбыл в Вюртемберг, у нее выбиралось время сходить в «Маскотту». Она до смерти любила танцевать. Губной помадой Биви сам себе измазал физиономию.