...И никто по мне не заплачет

Зоммер Зигфрид

Дышать ему было нечем, он еще не знал, как надо дышать во время поцелуя, не отрывая своего рта от рта девушки.

Марилли лежала на спине и ничего уже больше не говорила, только смотрела загадочно, нехорошо и чувственно, а Леонард просунул руку ей под спину и испробовал то, чему его научил Ганс. Неторопливо провел кончиками пальцев по ее хребту, вверх и вниз. Тут Марилли прогнулась, как на гимнастике, и сказала довольно естественным голосом:

Ах нет, не надо.

И Лео потянулся к ней.

А когда он хотел расстегнуть ее блузку, на него накатила лавина. Гигантская,

красно-розовая и горячая. Дыхание его пересеклось, он упал ничком рядом с нею и так и остался лежать лицом вниз, зарывшись руками в траву, жадным ртом почти касаясь земли.

А дальше? Дальше ничего особенного не было.

Что с тобой, Лео, тебе плохо? — спросила Марилли, несколько мгновений спустя увидев своего первого возлюбленного в столь жалкой позе. Лео покачал головой, и взгляд его сделался так странен, что Марилли испугалась и рада была, когда они ушли из этого уголка.

У деревянного шлагбаума на переезде стояло несколько парней и девушек, и, когда Лео с Марилли проходили мимо, один из них, верно, случайно заметил:

Упасть беда не велика, но остаться лежать — это уж ой-ой-ой!

И Лео, перейдя рельсы, подал Марилли руку и сказал:

Ты не сердись, Марилли.

Вид у него был такой, словно он втихомолку плакал, идя темной молчаливой дорогой.

Марилли бегом пустилась к дому.

Но с этого вечера Лео часто бывал какой-то странный, хотя другие, да и он сам, этого не замечали.

— Не будь же таким чувствительным,— говорил Биви Леер.

— Я вовсе не чувствительный, а вот жжет меня, понимаешь?

— Господи, расчувствовался, как старая баба,— говорил Биви.

Затем он стал добривать физиономию своего друга. Тот сидел верхом на старом кухонном стуле, держась руками за спинку и склонив голову. Биви обрабатывал ее на манер, принятый в салоне Лехнера. Казалось, что волосы Лео сзади внезапно и круто срезаны лобзиком. Затылок был гол и выбрит до огненной красноты. Два пореза тоже виднелись на нем, но у Биви имелся специальный карандашик, который немедленно останавливал кровь, хотя и обжигал кожу при этом.

Теперь Биви прищурил один глаз, отступил на шаг и обнаружил недобритое местечко в складке на шее. Он тотчас же принялся устранять, хотя и против шерсти, этот недостаток бритвой, впервые купленной за свой собственный счет. Затем он щедро усеял пудрой поле своей деятельности и повернул стул вместе с сидящим на нем другом. Теперь Лео предстояла обработка спереди.

Волосы у тебя растут, как у кошки фрау Штейн,— объявил юный Фигаро.— Они гроша ломаного не стоят.

Лео отвечал:

Я и сам знаю, что не стоят.

Теперь Биви прижал голову приятеля к спинке стула и сказал:

А все-таки они будут лежать не хуже, чем у Бертля Тэйлора.

Чем у кого? — недоверчиво переспросил Лео.

У Бертля Тэйлора.

Ладно.— Лео обрадовался и умолк.

Для начала Биви сильно увеличил овал лица Лео тем, что выстриг ему волосы надо лбом на добрых два сантиметра. Он даже устроил ему «аристократические» виски.

Затем с помощью грозно постукивающих ножниц организовал другу остроконечные бакенбарды, используя для этой цели даже нежнейший

пух на висках. Далее он намылил всю эту лесосеку и стал ее скоблить. Лео было оченьне по себе во время этой процедуры, но он уже давно обещал Биви, что даст ему навести на себя красоту. К тому же Биви был его другом.

Окончив бритье Лео, Биви разразился победной песней.

Ну, если и теперь ни одна не клюнет, пиши пропало,— объявил он и подал другу ручное зеркало. Лео в него заглянул.

На него смотрело лицо, которое никоим образом не могло принадлежать ему. Скорее, это циркач Франкенштейн смотрел из зеркала. Или в лучшем случае Гаральд Крейцберг, величайший танцор мира, сейчас красовавшийся на всех афишных столбах. Это же ужас, что натворил Биви! Но Биви воскликнул:

Сиди, сиди, я еще не кончил!

И губной помадой поставил красные точки в уголках глаз своего клиента.

Далее Биви — так он и сказал — «прокорректировал» его брови. И еще этот юный гример, затаив дыхание, длинным черным карандашом подрисовал ему бачки. То, что в результате осталось от первоначального лица Лео, было густо присыпано пудрой.

Ну, что теперь скажешь? — осведомился Биви, проведя последний штрих.

Лео ответил:

Бесподобно! Впору самому заправскому франту.

Но хорошо он себя не чувствовал после этого жуткого превращения. Все-таки он пошел к себе наверх переодеваться для танцев. Биви тем временем прихорашивался с помощью ножниц, пудры, бритвы и ручного зеркальца собственной конструкции, с примерной солидарностью стараясь придать себе такой же вид, какой придал другу. Он даже вспрыснул себе в глаза несколько капель белладонны. Представитель косметической фирмы подарил ему пробный флакончик средства, будто бы делающего взгляд огненным. Но эта штуковина отчаянно жгла, и Биви поспешил промыть глаза.

Сегодня они отправились в «Маскотту» вдвоем. Рупп меньшой должен был ехать на специально заказанном автобусе с экскурсией служащих телеграфа в Марквартштейн, а Наци Кестлу вырезали миндалины — по категорическому настоянию медицинского советника Дрейссигакера.

На ходу Лео выбирал места, где почва была помягче, из-за каблуков, быстро стаптывавшихся на одну сторону. Он и руками едва-едва шевелил. Из очень уж дрянной материи был сшит его костюм, и в карманах не было ничего, кроме двух марок наличными, крючка, которым он отпирал дверь, и аккуратно сложенного носового платка. Иначе он бы торчал горбом. Лесоторговец Диммер, видя, как эти двое выходят из дому, остановился, рассеянно поглядел им вслед и смеялся, покуда лицо его не сделалось багровым от сдерживаемого веселья.

Как два кловна,— повторил он несколько раз в перерыве между смехом,— как два кловна! — Он имел в виду клоунов.

Сегодня что-то произойдет,— уверенно заявил Биви, идя рядом со своим другом.

Сегодня и правда можно было надеяться, что они сведут знакомство с какой-нибудь девушкой, потому что был майский бал.

Я думаю, сегодня удастся,— сказал Биви, а Лео договорил за него:

Если и сегодня мы ни одной себе не добудем, я уж не знаю...

По парку они шли следом за парочкой, видимо о чем-то препиравшейся. Он говорил ей: