125 rus
Шрифт:
краеведческих исследовательских поездок с палаткой и котелком, с магнитофоном,
подключенным к автомобильному аккумулятору и с гелем от комаров. Мне жаль тупить
лезвие о батоны белого хлеба, возлежащие на белой пластиковой тарелке из супермаркета
на моем многофункциональном столе, покрытые толстым слоем икры, покуда я щурюсь
на дивный позолоченный океанский полдень, покуда я лениво смотрю сквозь обманчиво
легкие шторы: Какая же там погода? Какой ветер дует
микроавтобус на парковке?
Нет, швейцарские ножи не выдерживают такого эпикурейства, они выковываются и
прокаливаются для настоящих героев боевиков и вестернов, для персонажей храбрых,
львиносердечных, чей гранитный подбородок подпирает небесный свод, когда солнце в
зените.
А мне – перо в руку и картонные чашки с кофеём. Взять кофе и пойти с утра на пляж.
Спуститься к Спортивной (минут пять ходьбы), сесть на берегу, и смотреть во все глаза.
Хлебать веками, бровями, ресницами, всеми зрительными мышцами и нервами соленую
воду. Зачерпывать. Вгрызаться в дно. Дистанционно, с берега, сухим без воды. Горячим и
отглаженным, как то, что пришло сегодня из прачечной. Я обживаюсь.
Волосы отросли. Покупая в автомагазине новые свечи, получил в подарок по какой-то
акции футболку Mitsubishi. Она белого цвета, а сам логотип – красный, и надпись красная.
Красный логотип «три бриллианта», они же «три водяных ореха» по-японски, мне всегда
казались больше похожими на клевер. Странно носить футболку «Мицубиси» и ездить на
«Нисане». Сегодня из прачечной мне вернули чистые и душистые джинсы мои, заботливо
сложенные. Бахрома вытершихся от трения с асфальтом и беспощадного хода времени
ниток была аккуратно подрезана. Могли бы и подлатать – тогда бы я точно не выдержал и
выкинулся в окно прямо с девятого этажа в огромное море от этой доброты и заботы.
Иногда подобное было дома у Марины, но у Марины не было моря под окном, у нее
под окном была дорога, что даже надежнее для падения, но я все равно не осмеливался.
Когда она предложила поставить мебель по моему усмотрению, переделать… Боже,
дай мне подходящих слов… дизайн интерьера. Бывало, я оставался у нее дома денно и
нощно. И чувствовал себя в тюрьме. Вот уж не знаю почему. У нее была неплохая
просторная квартира, да и сама она мне нравилась. Но что-то там меня угнетало. Больше
всего меня угнетала жалость к Марине. Да-да, именно жалость. Она сама никогда не была
жалкой, но своей открытостью и добродушием вызывала, по крайней мере, у меня,
именно такие эмоции. Мы купили аквариум с рыбками. Они ели своих детей. Свою же
икру. Что это – естественный отбор
времени живет одна рыбка. Она сказала, что как ухаживать, так долго и жить будет. И
потом прибавила: «Животное, если за ним не ухаживать, может и на следующий день
погибнуть».
Эта фраза застряла у меня в памяти, как острое лезвие швейцарского ножа, который я
однажды как-то не так раскрыл, которое срезало мне половину ногтя на большом пальце.
Марина такая добрая. Наверняка она тоже отремонтировала бы обтрепавшиеся края моих
джинсов. Она грела меня холодными вечерами. Она ухаживала за животными, чтобы те не
погибли от отсутствия нежности. А я хотел всеми силами вырваться из ее дома, я смотрел,
как рыба ест свое потомство и думал что-то вроде: «Ну ни черта себе!».
Она всегда заставляла меня чувствовать себя предателем. Потому что я ни разу не
сделал ничего красивого. Не мог нарисовать солнышко фломастерами. Да что там не мог –
не хотел. И мне всегда было ее жаль. Даже когда у меня искры сыпались из глаз от ее
пощечин в моменты особо острых перепалок (я уже упоминал о том, что мое молчание
зачастую только усиливает злость оппонента). Даже когда она, уперев руки в боки,
бесилась: «Да кому нужен такой долбанный инвалид, как ты?». Мне было жаль ее, мне не
хотелось отдавать ее на растерзание этому жестокому, жестокому миру, где никто не
умиляется черепашке, грызущей помидорку черри, и старым мультфильмам, где никто
больше не грустит после демонстрации парада Победы, где никто и никогда не уступит
дорогу на перекрестке, где никто и никогда не станет человечнее относиться к моей такой
живой, такой импульсивной и заботливой Марине. Видишь, Марина, это я для тебя всё
написал. Это не прошлые мои письма-сухари. Это искренне. Бедный мой зайчик, как же
ты там без меня.
Однажды я осматривал Маринины книжные полки на предмет почитать чего
интересного. Это было время отдыха от сестер Бронте и поразительного фиаско в
дочитывании романа Ладислава Фукса «Мыши Наталии Моосгабр». Я крутил и вертел
«Мышей» в руках еще с самого первого курса и за эти долгие годы стойко выдержал
сотню с лишним страниц, причем, как это ни смешно, мне нравился и стиль
повествования, и сюжет, но я по каким-то метафизическим причинам не мог дочитать эту
чертову книгу. И до сих пор не смог.
Так вот, смотрю я на книжные корешки и думаю, что бы такого себе выбрать. И тут
Марина говорит: «Вот эту бери» (старикан с Зеленого угла указал на мой микроавтобус