125 rus
Шрифт:
занимался оружием… Так же, как и мы потом… Мой дорогой друг одевался скромно и
неприметно, ничего кричащего, яркого, за исключением разве что одного зеленого
шарфика, но и тот смотрелся очень стильно.
В ноябре у нас на работе была вечеринка, я открыла ему дверь: он стоял, весь
замерзший, с коробкой, в которой было шесть бутылок вина Божоле Нуво, держал ее
ледяными тонкими пальцами, его шапка сползла набок, закрыла половину лица, и только
один темно-карий
грубо и крупно связанной шерстяной ткани.
Нет, мы были едва знакомы. Ни слова друг другу, кроме повседневного «Bonjour!»
возле кофе-машины в полдень, не говорили. По характеру я очень стеснительная, да и не
пристало порядочной девушке первой заговаривать с мужчиной. Жан-Батист тоже не
делал никаких шагов в мою сторону, поэтому всё обстояло тихо и без лишних
эмоциональных всплесков, чего, к сожалению нельзя было сказать о моих отношениях с
коллегами, резко ухудшившихся.
Наверное, то была какая-то психологическая неприязнь. Или они на подсознательном
уровне чувствовали, что у меня на самом деле есть деньги и власть, и завидовали. Не буду
ничего утверждать. Начальник повысил меня до должности управляющей отделом. Пока
была секретаршей, коллеги женского пола дружно звали меня пить с ними кофе-чай и
хрумкать шоколадки. А когда я стала занимать пост, равный им по значимости, мигом
возник страх, ненависть и ужас. Начался психологический прессинг, по-детски нелепый,
вроде как со мной перестали здороваться, хихикали за спиной, и все время красноречиво
вздыхали, дескать, как жестока судьба их наказала – чертовски трудно сидеть в одном
кабинете с этой «сраной япошкой», которая не реагирует на провокации. Мне было легко
с ними: выстроенной стратегии их бойкотирование и смешки не имели, а я всегда знала,
что лежит во внутреннем кармане моей сумочки, и привыкла сохранять невозмутимость.
Полезный навык, между прочим. Когда тебя обижает в школе сосед по парте и ты в слезах
говоришь об этом маме за ужином, а на следующий день обидчика и всю его семью
стройной шеренгой увозят в морг: тут поневоле станешь спокойным человеком. Просто из
одного осознания собственной силы. И безнаказанности, да простит Господь мою
семейку. Если бы я срывалась на каждый косой взгляд в метро, половины населения
планеты уже бы давно не существовало. Ну, половины населения Японии точно. Поэтому
я и стараюсь всегда оставаться беспристрастной и хладнокровной. Потому что не зря ведь
было заповедовано нам уметь прощать.
Только поняла я это, увы, слишком поздно. Два месяца держала спину
подбородок высоко, приходила на работу и покидала ее, мысленно рисуя вокруг себя
защитные круги, стеклянные купола, магические щиты. Что только подливало масла в
огонь армии моих ненавистников. Разумеется, они ждали другого. Хотели, чтобы я
расплакалась в туалете, а потом вышла и проблеяла «ребята, ну давайте жить дружно».
Проклятие кота Леопольда – смотрела этот мультик с маленькой Аней. Эх, мы все ведь
пацифисты… Но именно тогда мне не хотелось прогибаться. В первую очередь потому,
что эти люди были никем для меня, и, положа руку на сердце, проблемы были не у меня, а
у них. Поэтому я продолжала учить язык, читать Флобера и… молчать.
Нападки усилились. Когда со стороны любой человек мог наблюдать следующую
картину – моя напарница Мари Б. стоит на столе, хлопает себя по крутым бокам и орет в
мой адрес что-то крайне грубое и оскорбительное, а я сижу за соседним столом и, как ни в
чем ни бывало, печатаю отчет, смотря только в монитор, я решила, что с меня хватит. Не
гонений и оскорблений, а психоза и гротескных сцен. Поэтому чудесным снежным утром
двадцать пятого декабря я достала отцовский пистолет, и убила всех, кто сидел со мной в
одном кабинете.
Никогда не забуду это ощущение первого живого выстрела по живому. Отдача в руку
была, кажется, во много раз сильнее, чем на тренировках с учителем и неодушевленными
деревяшками. Раз – и пергидрольные локоны Катрин И. становятся насквозь мокрыми и
клейкими из-за томатного сока, который почему-то тоже зовется кровью; ее лицо стекает
вниз долю секунды, расслабляется, а потом и голова, такая легкая головушка, костяшки-
черепушки с высоты падают на стол. Будто девочка рыдает. Только ее плечи не
содрогаются. Она вообще обездвижена. Слава Богу. Наконец-то. Потом другая, Мари Б.
Шмяканье упавшего толстого тела. Бух – и на пол. Третья. Пятая-десятая. Я никогда не
забуду этой картины. Сколько же их там было. Обойма разрядилась полностью. В тишине
любой шорох усиливается в тысячу раз, от моих выстрелов грохоту было столько, будто
землетрясение стены сотрясало. Я закончила. Осталась одна в издательстве. Выдохнула.
Опустила руку, та повисла безвольно, будто резиновая. Указательный палец успокоился,
отпустил курок, пистолет упал на пол. Красиво, как в кино. Нет, его надо поднять –
оставить пистолет с моими отпечатками было бы верхом глупости.
Прошло полминуты. Что я натворила. ЧТО-Я-НАДЕЛАЛА? Живые люди! Создания