125 rus
Шрифт:
находятся по ту сторону смерти. Пришел и мой черед. Путник! Остановись, присядь здесь
и отдохни. Не бойся меня. Я так же уставал, как и ты. Теперь для меня наступил вечный и
абсолютный покой» В.Арсеньев.»
Последняя воля писателя-исследователя не была выполнена. Сначала он был
похоронен на старом Эгершельдском кладбище, неподалеку от его дома, а затем прах
перенесли на Морское кладбище во Владивостоке.
19 В.Арсеньев. Дерсу Узала.
Глава 12.
«М» -
«В марте 1860 года в связи с изменившейся обстановкой Н.Н. Муравьев-Амурский
дополнительно предписывал П.В. Казакевичу, что «занятие с моря пункта в заливе
Анива должно быть отложено до благоприятнейшего времени». Чтобы не
задерживать исполнение вышестоящего ответственного поручения, Казакевич
решил направлять корабли на выполнение заданий по мере их готовности. Первым
среди них оказался транспорт «Маньчжур». Командиром его, как уже упоминалось,
был капитан-лейтенант Алексей Карлович Шефнер.
Этот военный транспорт был построен в США, в Бостоне. Корабль
трехмачтовый, машина скоростью 370 л.с.; он был оснащен 14-весельным баркасом,
12-весельным вельботом, 6-весельной гичкой и 4-весельным спасательным ботом.
Транспорт имел современное по тем временам оборудование, офицеры – самые
последние карты и навигационные пособия для плавания в Японском море.»
(А.Алексеев «Якоря помалу травить!... Так начинался Владивосток»)
Новичкам везет. Я был первопроходцем на ржавых списанных кораблях. Их прячут
подальше от функционирующих судов – дабы избежать деморализации. Тем, молодым,
долгие мили и узлы. А ржавые сушатся в бухте престарелых. Никому не нужные. Я
утешал их как мог. Был капитаном мертвых посудин. Сидел в капитанской рубке и читал
Гомера. «Илиаду», как обычно. Там – то же самое. Только корабли живые, на всех парусах
вперед.
В них не было тесноты. Просторная палуба, чугунные якоря. Я с детства страдал
контролируемой
годов, проведенных в интернате. И на дух не переносил тесные салоны автомобилей.
Мамочка уехала за границу, когда я был совсем маленьким. Отец после этого
периодически встречался с разными подругами. Снимал квартиры алкоголичкам – так он
чувствовал себя великим благодетелем, помогающим выходцам из неблагополучной
среды. Хотя он, не моргнув глазом, запихивал меня в эту самую неблагополучную среду.
В столовой мои локти упирались в других недосироток. Мы если синхронно, спали
синхронно, желторотой толпой мы впервые затягивались сигаретой за гаражами. Я искал
книги в интернатской библиотеке. Отец хлопнул меня по плечу в машине. «Тянешься к
книгам, бедолага». Я прокручиваю эту сцену в своих мыслях ежедневно и еженощно.
Солнце садилось. Пыль поднималась. Тянешься к книгам, бедолага.
Он сажал меня в авто и мы ездили по его делам. На работу. В кафе – пообедать. Кафе
тряслось от проезжающих мимо трамваев. Картошка-фри и жареные сосиски, на которых
было вырезано «ура!». Отец чувствовал свою вину за то, что сбагрил меня в интернат.
Иногда чувствовал, нечасто. Когда такие припадки случались с ним, мы ехали на книжные
развалы, где я выбирал себе чтиво. Однажды попросил книжку по буддизму. Папа
вспылил: «Вечно забиваешь себе голову всякой ерундой!», и за рукав оттащил меня от
витрины. Себе он всегда покупал книги про Наполеона Бонапарта.
Отец просил меня ждать его в машине, когда он заехал к своей подруге и проторчал у
нее два с половиной часа. Я сидел и смотрел в окно. Все это время я был пристегнут
ремнем безопасности и ни разу не шелохнулся. Было очень тесно, не хватало воздуха. С
того вечера я возненавидел замкнутые пространства еще сильнее.
Мой приятель Антон, мы родились в один год, только я в августе, а он – в декабре, он
писал интересные стихи и рассказы. Пушечное мясо филологических факультетов. Я
всегда завидовал его манере письма, емкой и нарочито простой. Антон как-то раз сказал
нечто про «ностальгию по людям, которые меня не любили и не уважали». Похожее, если
не идентичное, я испытывал по отношению к отцу.
Тот откупался от меня букинистическими отделами по праздникам. Тянешься к книгам,
бедолага. Он хвастал перед своими знакомыми моими переводческими работами. Мне
сводило скулы от отвращения. Отец тасовал карты так, что на его руках оказывалась
самая выгодная масть. По самым старшим козырям и картам. Я продолжал его любить,
моего единственного родного человека, кровь от крови. Любовь была безответной.