1904. Год Синего Дракона

Курган Сергей Леонидович

Вот уже кокор у казенника. Несколько секунд - и исчез в стволе снаряд, глухо звякнув врезающимся в нарезы пояском. Еще пара слаженных движений прибойником - и в ненасытной пасти казенника исчезают картузы с порохом.

Едва кран отвел опустевшую тележку-кокор от казенного среза, как замковой тут же начал бешено вращать рукоятку вала против часовой стрелки, закрывая затвор. А над батареей продолжал разноситься голос её командира:

– Дистанция - 6260 саженей! Прицел - 487! Отклонение целика - 16!

Фейерверкер у ближнего орудия тут же дублирует эти цифры наводчику.

Вот уже вытяжной шнур зацеплен крюком за предохранитель и передан наводчику - он в орудийном расчете - номер один. Он командует всеми

движениями орудия. И по его команде стоящий справа от орудия номер начинает что есть силы вращать свою рукоятку, больше похожую на штурвал небольшого корабля, чем на привод механизма наведения. Ствол орудия поднимается всё выше и выше, нацеливаясь в заволакиваемое облаками небо... Потом другой артиллерист, стоящий слева у такого же штурвала, плавно доводит ствол до установленного значения прицела. Всё, точная наводка окончена.

– Знак!
– выкрикивает наводчик и один из артиллеристов поднимает табличку с номером орудия, а те, кто только что вращали штурвалы, фиксируют их зажимными рукоятками.

– Орудие номер три готово!
– докладывают Жуковскому.

Еще через несколько секунд:

– Номер один готово!

Доклады следуют друг за другом:

– Номер пять готово!

– Второе готово!

– Номер четыре готово!
– и тут же - Батарея готова, ваше благородие!

Осталось отдать лишь одну команду, и пять темно-серых снарядов понесутся к кораблям врага. Всего одну...

Взоры всех офицеров прикованы к мачте Золотой горы. Как только сигнальные флаги с номером квадрата упадут вниз - нужно открывать огонь. Но - не раньше. Звенящая тишина повисла нал Электрическим утесом. Вой японских снарядов, гул разрывов в Западном бассейне, гром ответного огня русских кораблей - всё это, казалось, сейчас было в какой-то иной, параллельной реальности. А в этой существовали лишь пять тяжелых орудий, развернувших свои жерла в сторону далекой зубчатой стены Лаотешаня, да четыре флажка на сигнальной мачте...

Сергей вновь смотрел в сторону Артура. Вот носовая башня 'Цесаревича' дала залп по японцам. Советник не видел падения снарядов предыдущего пристрелочного залпа кормовой установки 'Цесаревича', но понял, что накрытия пока нет... А на сигнальной мачте Золотой горы уже развевается условный флаг, разрешающий стрельбу не только двум подбитым броненосцам, но и всем, для кого цель находится в секторах обстрела. А ниже ещё гирлянда сигнальных флажков - '310-Ж' - номер квадрата на карте.

'Прям игра в 'Морской бой''!
– пронеслось в мыслях у Вервольфа. Но перекидная стрельба действительно напоминала эту старую игру. Только снаряды и корабли в ней теперь были настоящими. И смерть тех, кому не повезёт в этой игре - тоже будет настоящей... Свист снарядов 'Цесаревича', пролетающих над головой, отвлек его от дальнейших философских мыслей и заставил обернуться к уходящей на юго-восток японской колонне. Через пять секунд два высоких столба водяных брызг поднялись в паре десятков саженей от левого борта 'Хацусе'.

– Огонь по готовности!
– прокричал Мякишев связистам, и те тут же отрепетовали команду, каждый - на свой корабль. Кормовые башни 'Ретвизана' и 'Цесаревича' дали залп практически синхронно. Как артиллеристы 'Цесаревича' умудрились перезарядить орудия в боевой обстановке чуть более, чем за минуту? Ведь самый лучший довоенный результат для двенадцатидюймовок был достигнут на 'Ретвизане' - 66 секунд. Но это - в мирной обстановке, на полигоне. А тут - бой! А перед ним - долгая, изнуряющая, многодневная работа по исправлению повреждений своего корабля. В темноте, зачастую - по пояс в ледяной воде, в духоте спертого воздуха полузатопленных отсеков. Хотя, - пронеслось в голове у Вервольфа - может, именно из-за мобилизации всех сил организма перед лицом опасности, благодаря собранности

и сверхчеловеческому напряжению и совершили русские богатыри сие чудо. Как не раз уже, за многовековую историю Руси совершали, казалось бы, невозможное. Ведь они в это время не смотрели на секундомер, а просто делали своё дело с полной самоотдачей...

И тут советник увидел, что флажки '310-Ж' стремительно даже не поползли, а почти полетели вниз - значит, головной 'Ясима' уже начал входить в намеченный квадрат. И вот уже длинные кинжалы пламени вылетели сначала из орудий 'Севастополя', а затем - и 'Пересвета'. И, чего уж совсем не ожидал Вольф - из пушек идущей по проходу 'Победы'...

– Команда на открытие огня!
– чей-то крик, исторгнутый из груди с практически нескрываемой радостью, разносится над батареей. Лилье лишь на миг глянул на мачту - да, так и есть - сигнальные флажки, до того составлявшие стройную комбинацию, теперь стремительно неслись к земле. Всё! Наконец-то крепость сможет поквитаться с врагом за позор сегодняшнего расстрела!

– Батарея - пли!
– крик Жуковского разносится над орудийными двориками застывшей в диком напряжении 'пятнадцатой'.

Михаил Иванович ещё успел услышать, как наводчик ближайшего орудия крикнул: 'Орудие!', и тут же: 'Пли!'. Увидел, как он дернул за шнур...

И тут же всё вокруг утонуло в страшном громе и рёве слившихся воедино выстрелов. Громе настолько оглушающем, что заболели барабанные перепонки. Выбросив в серое небо яркие молнии порохового огня и целые облака желтого дыма, огромные пушки, весом в десятки тонн, откатились назад и вверх, гася жуткую энергию отдачи. Глядя, как эти махины возвращаются на свои места после отката, капитан невольно подумал, какая же страшная энергия разрушения сейчас заключена в тяжелых стальных снарядах, несущихся, обгоняя звук, над горами Лаотешаня в сторону японских кораблей...

'Интересно, стреляет ли крепость?' - подумал Сергей, глядя на ведущие огонь корабли эскадры. В принципе - пушки Электрического утеса вполне были способны дотянуться до японцев. Но отсюда, с наблюдательного пункта, батарею номер пятнадцать не было видно, а для гаданий на кофейной гуще не было времени.

Он успел обернуться к японской колонне как раз в тот момент, когда 'Хацусе' и 'Сикисима' дали ответный залп по Артуру. А через несколько секунд первый столб воды поднялся почти у самого борта 'Хацусе'. Второй снаряд, пробив верхушку третьей трубы, упал в море у правого борта, так и не разорвавшись. Третий поднял высокий столб воды в двадцати-тридцати саженях справа по борту, напротив мостика. Четвертый же ударил в левый борт броненосца за средним казематом шестидюймового орудия. Удар пришелся в стык верхнего бронепояса и палубы. Он сотряс весь корпус броненосца - до самой последней заклепки. Его ощутили на всех постах корабля. Двенадцатидюймовый русский бронебойный снаряд легко пробил преграду, прошел через полупустую верхнюю угольную яму и взорвался уже у её внутренней переборки, разбив и покорежив толстостенными осколками переборки всех прилегающих помещений нижней и средней палуб и пробив в двух местах дымоходы второго и третьего котельных отделений. В коридорах и проходах обеих палуб, среди рваного металла и кусков отборного кардиффского угля лежали окровавленные растерзанные тела трёх японских моряков. Ещё несколько изувеченных, перепачканных копотью и угольной пылью матросов пытались отползти подальше от наполняющихся дымом помещений. Но снаружи корабль казался почти неповрежденным - когда смолкло второе за это утро 'Ура!' на 'орлином гнезде', а ветер отнес в сторону дым от разрыва - за 'Хацусе' тянулся лишь жиденький дымный след, вырывавшийся из палубных люков и горловин угольной ямы над местом взрыва.