1910-я параллель: Охотники на попаданцев

Осипов Игорь Валерьевич

— Ты мне нужна, — тихо продолжил я, не сходя с места, понимая, что жена, будучи экипированной в кирасу, с лёгкостью столкнёт меня с пути. А чтоб этого не случилось, нужно было срочно найти подходящие слова.

— Я должна прикончить эту тварь!

— Во-первых, бегать по городу и вламываться без согласования полиции в жилища — преступление. Тебя посадят в кутузку, вместе с убийцами, воровками и бродяжками. Во-вторых, ты даже не знаешь, где его искать. В-третьих. Я хочу, чтоб ты оставалось с конезицей, пока мы будем решать проблемы.

— Во-первых, мне плевать, так как собственный

муж, если он имеет право зваться таковым, ставит преграды. Ты хоть бы раз услышал меня! Я не изнеженная барышня, а ты сам говорил, что не совсем Евгений. Во-вторых, я его чую. Это похоже на игру «горячо-холодно». Чем ближе к нему, тем сильнее злость и некое давление в голове. В-третьих, я не буду помогать с проблемами, пока не помогут мне!

Я замолчал, чувствуя закипающую внутри злость. И эту злость нужно было сдержать всеми силами, не то получится наломать дров. А так хотелось сказать супруге в лицо, что на родине Марка Люция женщины даже имён не имели, лишь номер по старшинству, да и у мягкого Евгения Тернского тоже есть предел терпения. Хотелось, но лучше порой промолчать.

— Ольга, дорогая моя государыня, — процедил я, — сделаем по-другому. Сейчас ты переоденешься, как это подобает светской даме, умоешься, и вместе с нами проследуешь к господину барону. Потом мы, любезно отпив с ним чаю, откланяемся и пойдём искать того, кого ты хочешь убить, вместе. Договорились?

Сказав так, я положил на полку рядом с аккумуляторами свой револьвер и немного подвинул в сторону своенравной женщины.

Супруга засопела, но посверлив меня недовольным взглядом около дюжины секунд, развернулась и дёрнула за рукоятку раскрытия панциря. Я криво улыбнулся, ведь эта женщина никогда не признается в том, что неправа, а если и признается, то всё равно, в этом будешь виноват ты. Но спор спором, а дела решать нужно. Я обвёл взглядом своих подчинённых, решая, как быть. Хотел Ольгу оставить с пришлыми, но раз пошло такое веяние души, лучше, в самом деле, взять её с собой.

— Настасья, — порвал я целительницу, которая уже собиралась проскочить мимо меня к выходу из оружейной комнаты.

— Да, барин! — тут же выпалила ведьмочка, начав теребить кончик рыжей косы и поглядывая в сторону двери. Одетая в белый, мокрый от пота поддоспешник девчурка изобразила на лице удручённую покорность, смешанную с некой суетливостью, и казалась от этого очень забавной, как кошка, которая пытается стиснуть кусок колбаски с хозяйского стола. И сдаётся мне, что на кухне она и будет проводить остаток времени.

— Пригляди за Анной и новенькой.

— Да, барин, — снова выпалила Настя и тут же исчезла в сторону обеденного зала. Наверное, будет трескать варенье и чай с сахаром.

— Александр!

— Шеф? — отозвался парень, растеряно глядя на меня и гадая, что перепадёт ему.

— Ты за старшего. Займи конезицу с её помощниками, размести эту… белобрысую запри у себя. Вызови профессора Крылкина. И этого… студента-зомби. Вызови городовых. Пусть запрут в кутузке, а то совсем забыли про него, — перечислил я важнейшие распоряжения, и подобрал с полки трофейное оружие. Оно скорострельное и может быть достаточно легко спрятано под одеждой.

—

Шеф, а чё я-то? — изумился Никитин, уставившись на меня как вошь на гребешок.

— А кого ты предлагаешь?! — вспылил я. — Горничную? Кухарку? Дневального?

— Шеф, я здесь без году неделю. Я ничего не знаю, — продолжил протестовать Никитин. — Ну. Хоть Ваньку.

— Оператор должен быть на посту! А мы с Ольгой отправимся по важному делу. Больше некому.

Никитин вздохнул и почесал затылок, как тот Балда, которого поп Дуралей озадачил с чертей оброк за тринадцать лет взять.

Я развернулся и вышел вслед за Ольгой. Поднявшись в свою комнату, увидел, что на спинке стула уже висит чистая одежда, а стоило раздеться, как в комнату скользнула Ольга, завёрнутая в халат. Она быстро его скинула, оставшись в костюме Евы, разве что на бедре висела подвязка, за которую был заткнут миниатюрный двуствольный пистолет системы Деринджера. Маленькая огнестрельная игрушка при перезарядке переламывалась, как охотничья вертикалка, была проста надёжна и дешева.

— Я уже отдал распоряжение подготовить авто, — произнёс я, тоже поднимая халат.

Ольга не ответила, лишь сверкнула взглядом, потянувшись за нижним бельём. Прежний Тернский не узнавал в супруге тонкую, лёгкую и очень благоразумную барышню. Он проявлял недовольство поведением сударыни, мчащейся куда-то кому-то мстить, стреляющей направо и налево из оружия и ругающейся не подобающей барышням бранью сквозь зубы. А Люций был восхищён. Прежние его женщины были воспитаны в строгих правилах подчинения мужчинам, зажатыми и отказавшимися от своего «Я» ради некой эфемерной великой цели служения и самоотречения. Дерзкая и сильная, она хоть и вызывала регулярное желание применить силу и поставить на место, но вместе с тем была неимоверно привлекательна.

— Ты и в ванной была с ним? — спросил я уже на выходе, за что получил ещё одну порцию негодующего взгляда в спину.

Привёл я себя в подобающий вид весьма скоро, лишь ополоснувшись. Бриться было не нужно. Оделся тоже быстро. Ольга уже ждала меня внизу, одетая в чёрное платье с глухим, украшенным жемчугом воротом, тонкие чёрные перчатки и широкополую чёрную шляпку с пышным ярко-жёлтым пером. Сборы, вообще, были недолгими. Через половину часа мы уже находились во дворе, где к нам присоединился штабс-капитан Баранов. Быстро сели в авто, разогнав мелких мошек — духов предвестников грозы, которых становилось всё больше и больше последнее время. Они даже в ясную погоду садились на провода и едва заметно светились крохотными бело-голубыми искорками, как огоньки, взлетающие над тлеющей бумагой.

Несмотря на то, что ехать было недалёко, мы, откровенно говоря, нервничали. Ольга держала руку на сумочке, в которой в дополнение к её крохотному дерриджеру был мой револьвер. Баранов задумчиво крутил кончик своего уса. А я сосредоточенно глядел вперёд и стискивал лакированное дерево рулевого колеса. Оно билось на камушках и ухабах, передавая спешность и психическую дрожь дороги пальцам. Две мои разночинные сути сейчас двигали мною в едином порыве, как бойцы, шагающие в ногу на боевом марше. Под стук походного барабана — сердца.