1914
Шрифт:
Papa решил пройтись привычным маршрутом, через лесок и обратно, шесть вёрст бодрым шагом. Ольга, Татьяна и Мария пошли с ним, а мы с Анастасией остались на берегу. Шесть вёрст, частью по мокрой после дождя траве — нет, это не для меня.
Я сел на скамейку, что стояла под навесом, и потому осталась сухой. Рядом уселась и Анастасия. А вокруг, как бы прогуливаясь, расположились моряки с «Штандарта», офицер Лучко и трое матросов. Не мы ж одни сходим на берег, нужно и экипажу дать погулять. Катер обернулся, привез еще дюжину матросов и художника, Михайло Степановича, что давеча поздним вечером прибыл
— Сегодня мне письмо пришло. Ханжонков пишет.
— Само пришло?
— Mama передала. Распечатанным, конечно.
— Конечно.
Письма нам теперь пишут нередко. Обычно в «Газетку», но, бывает, и напрямую. Санкт-Петербург, Зимний Дворец, её Императорскому Высочеству, Великой Княжне Анастасии Николаевне. Неважно, что в Зимнем мы не живём, не все же это знают. Письма доходят до Общего Отдела, где их читают специально на то обученные люди. Мало ли что можно написать, не всякому письму место на великокняжеском столике. Потом, если письмо будет сочтено доброкачественным, его читает Mama. Или Papa. И только потом, если повезет, его получит адресат. А может и не повезти, если Mama просто выбросит, не читая: голова болела, настроения не было, времени, или просто — выбросила, и всё. Papa иное, поскольку письма проходили Ольгу и Татьяну и ложились в стопку «Любопытное», он их читал. Но, бывало, и Ольга с Татьяной их просто выбрасывали. Те, к примеру, где просят пожертвовать на приют для кошек, и указывают обратный адрес «до востребования».
— Что же пишет господин Ханжонков? Дельное, или так… подлизывается?
— Предлагает своего… кинооператора, так? И новые французские камеры — на время визита французской эскадры. И плёнку. И помощь в обработке, монтаже, подготовке фильмы.
— А что взамен?
— Почти ничего. Чтобы было написано: фильма создана при участии ателье Ханжонкова, или что-то вроде.
— Совсем пустяк.
— Ты думаешь?
— Вот Пушкину бы какой-нибудь купец предложил бумагу и чернила, а взамен, Александр Сергеевич, укажите, что «Евгений Онегин» написан с участием купца Толстобрюхова, перья, чернила, бумага и прочие принадлежности для письма.
— То есть отказать?
— Э, нет. Ханжонков — это как госпожа Панафидина. Большой человек, но может стать еще больше. И надо бы с ним заключить договор. Купить его компанию. Не всю, половину. Нам не нужна милость Ханжонкова, нам нужны деловые отношения. Деньги у нас есть, а это будет хорошее вложение. У кинематографа огромное будущее.
— Соглашаться?
— Тоже нет. Торопиться не нужно, пусть прочувствует, что такое барон А. ОТМА.
— Как же поступить?
— Письмо опоздало. Так пусть и ответит твой секретарь. Мол, Её Императорское Высочество выражает сожаление, и тому подобное.
— У меня нет секретаря.
— Придумай. Мисс Марпл, англичанка. Или кто-то ещё, на твой вкус. А потом и в самом деле наймёшь секретаршу. Может, даже двух. Или трёх.
— Скажешь тоже, трёх!
—
— Я подумаю, — сказала Анастасия, и на самом деле задумалась.
Интерес Ханжонкова понятен: фильму «Визит британской эскадры» запросили десятки электротеатров, только успевай копировать. Еще и за рубеж пойдет. А ведь только-только и предложили, недели не прошло.
— Посмотрю, как работает художник, — сказал я, и поднялся.
Анастасия пошла со мной. И моряки, как бы сами по себе, но один справа, второй слева, двое позади. Моряки на Штандарте — на подбор. Рослые, статные, французским боксом в часы досуга занимаются. Не все, но те, кто нас сопровождает — обязательно. В здоровом теле — здоровый дух.
Остановился, не доходя трех шагов. Да, море, «Штандарт». Пока это только набросок, но вижу — мастер.
— Мальчик, не мешай, — сказал художник, не оборачиваясь. Видно, тонкий слух.
— Я только посмотреть, — проблеял я. Непривычно же такое отношение.
— Дуракам половину работы не показывают, — ответил Михайло Степанович.
— Понял, понял, понял. Удаляюсь.
И удалился в раздумье.
Тут не наиграно, тут всё чисто. Для постороннего человека я — всего лишь мальчик.
Нужно учитывать. И второе: половину работы чужим не показывать. Ценный совет.
Очень ценный.
Глава 7
Продолжение
4 июля 1914 года, пятница, день и вечер
Цап-царапычи
— Почему ты рано вернулся? Ты плохо себя чувствуешь? — спросила Mama, видя нас на палубе. Меня и Анастасию. Но тревожилась Mama только обо мне. Оно, конечно, из нас двоих больной я, отсюда и тревоги. Но, чувствую, дело в другом: я наследник, Анастасия — нет. Потому Анастасия и хочет в Америку. Уедет, тогда-то все поймут, как без неё плохо, ан поздно.
— Чувствуем мы себя, дорогая Mama, хорошо. А вернулись, потому что тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой.
— Над каким городом? — удивилась Mama
— Это я для гладкости речи. Гроза же будет непременно, потому что комары уж очень злые, никакого терпения не хватает.
— Комары покусали? Обильно?
— Обильно не успели, мы ушли. Могу я посмотреть свежие газеты?
Покамест мы пребывали на острове, пришла вторая почта, с петербургской прессой, и они, газеты, лежали на столе рядом с Анной Александровной, фрейлиной и наперсницей Mama.
— «Газетки» сегодня нет.
— «Новое время», если не возражаете, дорогая Mama, — и, видя, что она колеблется, «Новое время» не входило в круг благопристойного чтения, один Буренин чего стоит, я добавил:
— Мне только посмотреть телеграммы из-за рубежа.
Из-за рубежа ладно, из-за рубежа можно, из-за рубежа плохого не пришлют. Международный телеграф не пропустит.
— Ты ищешь что-то особенное? — всё же спросила она.
— Ультиматум Австрии, — ответил я.
— Ультиматум? Австрии? — удивилась Mama. Мальчик неполных десяти лет может интересоваться полетами аэропланов через Ла-Манш, или автомобильными состязаниями, но политика? Ультиматум?