1915 год. Апогей

Айрапетов Олег Рудольфович

В Салониках, откуда сербы также ждали помощи, у англо-французских войск с самого начала возникли многочисленные проблемы. Город еще недавно оспаривали войска бывших союзников по Балканским войнам, старые страхи не могли быстро забыться. Здесь было немало как симпатизировавших Германии и ее союзникам, так и тех, кто опасался их. Еще в октябре 1913 г. греческое население больше всего боялось болгар, сумевших войти в Салоники во время Первой Балканской войны³. Турецкий 8-й корпус, стоявший в Салониках, капитулировал перед греками в ночь с 26 на 27 октября (с 9 на 10 ноября) 1912 г., и греческие войска вошли в город утром 27 октября (10 ноября). Болгары смогли сделать это лишь вечером того же дня. На следующий день в город прибыли королевичи Кирилл и Борис⁴. Значительный отряд болгарской пехоты оставался здесь более двух недель, после чего был перевезен на греческих транспортах в Дедеагач для усиления войск, действовавших против турок. Соседствование солдат двух еще союзных

армий послужило причиной многочисленных конфликтов⁵.

Спор о принадлежности Салоник привел к тому, что в нем остался небольшой болгарский отряд майора В. Лазарова, входивший в дивизию генерал-майора Х. Хесапчиева. По нему в начале Второй Балканской войны и был нанесен удар греческого гарнизона. Стены Салоник долго были покрыты лубками, воспевающими подвиги греческой армии в войне с болгарами, а часть домов, занятых когда-то болгарскими солдатами, осенью 1913 г. еще носила следы винтовочной, пулеметной и артиллерийской стрельбы. Болгарские жители вынуждены были покинуть город. Греческие власти фактически организовали резню и военнопленных, и гражданского болгарского населения⁶. Созданная импровизационным образом новая 2-я болгарская армия должна была обеспечить тыл войск, действовавших против сербов. Она состояла из 30–35 тыс. человек, из них около 15 тыс. были македонскими крестьянами старших возрастов, которые, по словам одного из офицеров штаба армии, «криво-лево обучены за один-два месяца». Ни прикрыть фронт длиной около 200 км, ни остановить наступление 120 тыс. греков они в 1913 г. не смогли⁷.

Неудивительно, что в 1915 г. у офицеров проигравшей за два года перед этим армии могли возникнуть реваншистские настроения. Болгарское наступление в случае успеха не могло не вызвать опасений греческого правительства. «Отношения Болгарии и Греции никогда не были дружественными, – констатировал еще до начала Первой Балканской войны русский поверенный в делах в Софии князь Л. В. Урусов. – Схизма, наложенная на болгарскую церковь Вселенской Патриархией, взаимно истребляющая вражда болгар и греков в Македонии, греческий погром, со стихийной силой пронесшийся по Болгарии в 1906 году, на долгое время отдалили возможность политического соглашения между Болгарией и Грецией, хотя уже с 1891 года афинский кабинет пытался работать в этом направлении»⁸. Но после 1913 г. в Афинах уже никто не помышлял об этом, опасаясь возможного реванша со стороны Софии. Однако боялись там не только соседей. Прежде всего, пока еще занимавший пост премьер-министра Греции Э. Венизелос соглашался лишь на проход союзных войск через Салоники и территорию Греции, но вовсе не был в восторге от того, что англичане и французы действовали в его стране, по словам Э. Грея, «так, если бы это место принадлежало нам»⁹.

Уже на следующий день после высадки, 6 октября 1915 г., ввиду изменившейся после отставки Э. Венизелоса ситуации, Э. Грей рекомендовал английскому командованию быть чрезвычайно острожным в контактах с греческими властями, а ввиду того, что поведение нового правительства этой страны во главе с А. Заимисом было абсолютно непрогнозируемым, – не уходить в глубь Балкан от Салоник¹⁰. Русский военный агент в Греции видел ситуацию в другом свете. 2 (15) октября 1915 г. он сообщал о резком усилении влияния Германии и ее союзников: «Растет и симпатия к немцам, ибо здесь преклоняются лишь перед реальной силой… Надо прочно захватить Салоники, и тогда большая часть греческой армии, отрезанная от базы, в руках наших. Захват Салоник – сердца обороны Греции и базы войск пограничного района – уже большая угроза. Если прибавить угрозу блокадой, то Греция всецело в руках наших; это здесь понимают и страшно боятся»¹¹. Эти предложения, в конце концов, были воплощены в жизнь союзниками, но поначалу у них не было единства в понимании как важности Салоник, так и того, что, собственно, они должны там делать. Взгляды британских политиков и военных на этот раз не расходились.

Еще 21 сентября 1915 г. генерал Я. Гамильтон изложил их предельно ясно в своем дневнике: «История не оставляет сомнений по поводу Салоник. Во всех кампаниях, которые велись в этом самом районе, роль, которую играли Салоники, была военно-морской, а не военной. Этому должна была быть веская причина: она была и она все еще существует – это география! Нельзя было ранее и нельзя сейчас провезти какой-либо большой груз через (выделено автором. – А. О.) пару узких расщелин в бездорожном лабиринте гор. Проблема – это повторение афганской дилеммы. Большая армия будет голодать в Нише и на Дунае; маленькая армия будет проглочена противником»¹². Всего через три дня после того как Я. Гамильтон сформулировал свое видение положения, М. В. Алексеев сделал запрос о возможной посылке британских войск на помощь сербам. 11 (24) сентября 1915 г. директор канцелярии МИДа М. Ф. Шиллинг доложил о согласии Франции послать для этого 150-тысячную армию. Начальник штаба Ставки интересовался, не мог бы Лондон выделить такое же количество войск на Балканы¹³.

Ничего подобного там и не собирались делать. На очереди стоял вопрос о прекращении

Галлиполийской операции. 17 октября 1915 г. неудавшийся победитель Константинополя Я. Гамильтон отправился в Англию, и командование принял генерал Ч. Монро¹⁴. На самом деле англичане вовсе не собирались идти в глубь Балкан, тем более значительными силами.

Еще хуже было положение британских союзников, вместе с которыми они высадились в Греции. Генерал М. Байо, командовавший французской дивизией, прибывшей в Салоники из Дарданелл, получил в течение семи дней несколько противоречивших друг другу приказов: 3 октября 1915 г.

пришел приказ двигаться на Ниш для соединения с сербской армией (главной проблемой виделось определение местонахождения сербской штаб-квартиры и налаживание связи с ней); 7 октября он получил телеграмму, извещавшую о том, что в Сербии нет продовольствия; 8 октября – приказ двигаться на Струмицу (то есть в Сербию), а 10 октября – не переходить сербо-греческую границу¹⁵.

Вскоре французские силы в Салониках получили нового командующего – М. Саррайля. Этот 59-летний генерал был на особом счету у президента республики¹⁶. В начале войны его 3-я армия имела успех, вслед за которым, впрочем, пришли потери без соответствующих достижений. А. Мильеран еще 22 июля 1915 г. вызвал его из Вердена и поручил разрабатывать план будущих операций в районе Проливов. 11 августа генерал представил Р. Пуанкаре альтернативные варианты направлений возможного удара: «высадку десанта в Адрамите, операцию в районах Чанака, Чардака или Бруссы, высадку в Смирне или Александретте и, наконец, интервенцию в Сербии после занятия Салоник». И далее президент Франции добавил: «Кажется, он предпочитает эту последнюю операцию». Такой выбор отнюдь не удивителен, так как в это же время французские военные атташе в Сербии и Черногории и бывший военный атташе в Турции, изучив вопрос об экспедиции на Балканы, сочли ее вполне возможной, отметив, правда, что пути сообщения между Салониками и Россией, проходящие через территорию Сербии и Румынии, нуждаются в ремонте¹⁷.

Немалое значение для судеб Салоникского фронта имел и тот факт, что французское правительство видело особый смысл в назначении М. Саррай-ля. По мнению посла Великобритании во Франции, это прежде всего был способ удалить с главного фронта неугодного генерала, которого подозревали в симпатиях к радикалам-социалистам и даже масонам¹⁸. Следует отметить, что радикальные социалисты на выборах 1914 г. получили в Палате представителей 136 мест. Это была самая многочисленная партия французского парламента, хотя она и не являлась большинством, однако правительство не могло не считаться с ней. Лидеры партии не скрывали своих симпатий к М. Саррайлю¹⁹. В близости к масонам генерала подозревали французские военные и особенно те, кто выдвинулся в первые два года войны: Н. де Кастельно, Л. д’Эспере, Ф. Фош, Ф. де Лангль де Кари и другие – все это были люди, которых до войны не очень жаловал политический режим Третьей республики, так как они имели репутацию клерикалов и консерваторов²⁰.

«Для военной клики, – отмечал Д. Ллойд-Джордж, – он был политическим генералом, что попросту означало, что руководящие политические деятели Франции относятся к Саррайлю с доверием. Лучше быть «другом мытарей и грешником», чем другом политиков. Для французского Генерального штаба Саррайль был поэтому более опасным врагом, чем сам фон Клюк. Генерал, который не пользуется симпатиями Генерального штаба, имеет меньше шансов на успех, чем политик, которого не любят партийные руководители. Последний может апеллировать к народу и тем самым занять такое угрожающее положение в партии, что лучше будет успокоить его, выдвинув на лучший пост. Но для солдата обратиться к какому-либо гражданскому судилищу, подвергая сомнению стратегический план или компетентность своих начальников, является само по себе таким прегрешением против профессиональной этики, которое делает его отщепенцем»²¹.

Впрочем, М. Саррайль прослыл отщепенцем еще до своего нового назначения. В 1900 г. премьер-министр Франции П. Вальдек-Руссо отправил в отставку военного министра генерала маркиза Г де Галифе – убежденного сторонника виновности капитана А. Дрейфуса и реакционера. Генерал начал службу во французской армии с 1848 г. и принимал участие во всех войнах Франции от Алжира до Мексики. Именно атака его кавалерийской бригады под Седаном вызвала восхищение Вильгельма I, именно он беспощадно подавлял сопротивление парижских коммунаров. Г де Галифе имел все степени ордена Почетного легиона и пользовался огромным авторитетом в армии. На его пост был назначен твердый республиканец Луи Андрэ, который привел в министерство своих сторонников, в том числе и майора М. Саррайля. В 1904 г. разразился грандиозный скандал: выяснилось, что через местные масонские организации Л. Андрэ и его сотрудники собирали информацию на офицеров и генералов французской армии. Тех из них, кого обвиняли в приверженности (и даже принадлежности!) к церкви и консервативным убеждениям (как правило, это были представители дворянских фамилий), обходили при чинопроизводстве²². Хотя биограф М. Саррайля утверждает, что он не участвовал в этой грязной истории, его современники твердо придерживались другого мнения²³.