1915 год. Апогей

Айрапетов Олег Рудольфович

Выдвинувшиеся на поле боя генералы ненавидели и презирали М. Саррайля, но они не могли претендовать на пост главнокомандующего, так как не пользовались поддержкой парламентариев. Другое дело – М. Саррайль, в штаб армии которого после первых успехов зачастили политики²⁴. Он мог угрожать положению Ж. Жоффра, и тот понимал это. Поэтому французский главнокомандующий и настоял на отзыве этого человека с фронта, в разговоре с президентом республики в открытую назвав его «мятежным генералом»²⁵. Есть еще одно объяснение, почему Р. Пуанкаре согласился с предложением Ж. Жоффра: М. Саррайль был единственным «левым» генералом французской армии, и республиканцы хотели сохранить его для послевоенного периода, так как в это время они ожидали роста легитимистских и антиреспубликанских настроений. Эта версия была весьма распространена на Салоникском фронте²⁶.

Триумф М. Саррайля на Балканах не мог ожидаться французским

генералитетом с восторгом. Это во многом объясняет постоянные отказы Ж. Жоффра на просьбы о резервах и снарядах, которые присылал потом М. Саррайль. Представляется, что и сам он предчувствовал это и под всякими предлогами старался оттянуть свой отъезд на Балканы. Он говорил: «Моя карьера закончена. Мне дадут отставку, я знаю это. Но я отказываюсь отправиться на Дарданеллы. Меня унизили, начали с того, что сняли меня с поста командующего армией. В этих условиях я не могу принять никакого другого назначения»²⁷. Позже ему пришлось согласиться с отправкой на восток, но уже в Салоники. 7 октября 1915 г. генерал вместе с передовыми частями 57-й дивизии отплыл из Тулона, а в Салоники они прибыли через шесть дней²⁸. В городе в это время скопилось значительное количество врачей, медсестер, тыловых госпитальных служб, которые были отрезаны от пункта своего назначения – Сербии внезапным ударом Болгарии. Железная, да и другие дороги были небезопасны – на них действовали отряды комитаджей²⁹.

Человек, внимательно следивший за балканским направлением из Лондона, не без оснований подводил итоги действий союзного командования по отношению к М. Саррайлю: «Его оставили без сколько-нибудь компетентного штаба и снабдили отвратительным военным снаряжением в крайне неудовлетворительных транспортных условиях. Его войска были далеко не лучшим образцом среднего французского войска. Кроме того, его дивизии не имели полного состава… Его английские союзники находились в таком же положении: им недоставало материальных средств и они не были готовы к тому, чтобы действительно оказать содействие Саррайлю»³⁰. Так оно и было в действительности. При этом действия французского генерала отнюдь не возбуждали у представителей его союзников особого желания подчиняться. Он активно старался поддерживать экономические интересы своей страны в Македонии в противовес союзническим, окружил себя офицерами сомнительных профессиональных качеств, но зато близких по политическим взглядам. В штабе процветали фаворитизм и интриги, М. Саррайль и его приближенные почти не посещали линию фронта³¹. Представитель итальянского штаба вспоминал: «Он никогда не вел себя как настоящий международный командующий; он постоянно действовал в интересах Франции, как он их понимал, но понимал он их в самом узком и ограниченном смысле, подрывавшем не только интересы других союзников, но также и их общие дружественные договоренности и в результате – настоящие высшие интересы его собственной страны»³².

К середине октября на Салоникском фронте находились три французские дивизии (156, 122, 57-я) и одна английская (10-я), командир которой бригадный генерал Брайан Махон (в мае 1916 г. его сменил Джордж Милн) не подчинялся М. Саррайлю и имел собственные инструкции, в частности запрещавшие ему идти вместе с французами в глубь Сербии и переходить греческую границу. С конца декабря 1915 г. ввиду возможности наступления болгаро-германских частей французы неоднократно предлагали англичанам установить единое союзническое командование, однако Г Китченер категорически отказывался подчинить британские части М. Саррайлю. При отсутствии единого командования салоникская армия в конце 1915 г. и первые четыре месяца 1916 г. занималась в основном подготовкой укрепленных позиций и тыла³³. Выполняя приказы своего командования, М. Саррайль создал вокруг города три линии обороны по последнему слову тогдашней фортификации. Первые две были особенно хороши: окопы полного профиля, с проволочным заграждением до 10 метров шириной, позиции прикрывались батареями тяжелой артиллерии. Третья линия, впрочем, была только размечена. Все это делалось в отсутствие противника, без всякого контакта с ним³⁴. Французы не торопились со снабжением фронта тяжелой артиллерией и живой силой в том числе и потому, что вовсе не хотели создавать лишней популярности этому человеку. В 1915 г. на этот фронт было прислано всего шесть тяжелых английских и 24 французские тяжелые гаубицы³⁵.

Таким образом, положение на Балканах не давало надежды на компенсацию неудачи на Проливах. Реализовать план успешного прорыва фронта центральных держав не представлялось возможным. 3 (16) ноября 1915 г. в Могилев прибыл С. Д. Сазонов. На докладе у императора он предложил временно отказаться от планов визита великого князя Кирилла Владимировича и его супруги великой княгини Виктории Федоровны в Бухарест, «ибо как бы ни обставлять эту поездку под видом частного семейного посещения, в случае, если, как следовало предвидеть, Румыния откажется от пропуска наших войск, общественное мнение и печать

повсюду громко протрубят о неудаче «миссии» Великого Князя». В тот же день вечером Николай II лично заявил об отмене поездки великого князя³⁶.

Итак, Румыния была ненадежна, а Болгарию требовалось сохранить как возможного союзника на будущее. В этой обстановке и возник новый план М. В. Алексеева. 22 ноября 1915 г. Имперский Генеральный штаб Великобритании получил от военного представителя Британской империи при русской Ставке генерал-майора Дж. Генбери-Вилльямса телеграмму, содержавшую предложения начальника штаба русского фронта генерал-адъютанта М. В. Алексеева на будущую кампанию: «Союзники в нынешней ситуации на обоих фронтах вынуждены атаковать противника в направлениях, где он наиболее силен и наименее поддается этим атакам, на позиции, которые укрепляются им всеми доступными техническими средствами. Следовательно, союзники вряд ли могут рассчитывать на достижение больших стратегических результатов, даже если они окажутся в состоянии ценой больших потерь достичь тактического успеха»³⁷.

Аналогичные записки были вручены представителям французской и итальянской армий при Ставке. Начальник штаба Верховного главнокомандующего отправил ее и С. Д. Сазонову, сопроводив объяснением. М. В. Алексеев объяснял цель своего плана следующим образом: он хотел сохранить сербскую армию как действующую силу и удержать в сфере влияния Антанты Румынию. «Эта записка, – писал он министру, – является с моей стороны попыткою внести, во-первых, единство в операции союзников, привлечь к общей работе итальянскую армию, а во-вторых, обратить внимание союзных главнокомандующих на важность при настоящих условиях Балканского театра военных действий. Отсюда мы можем нанести удар в наиболее опасном направлении для противника, объединить усилия союзных армий для достижения общей цели, вывести из колеблющегося состояния Грецию и Румынию. В настоящее время, когда Греция начинает, видимо, склоняться на сторону наших противников и своим решением может поставить англо-французские войска в критическое положение, смелое и безоговорочное принятие намеченного плана, связанного с дальнейшим усилением союзных войск на Балканском полуострове, очень отвечало бы общим интересам. Не питая надежды на принятие намеченных в записке моих предложений (выделено мной. – А. О.), я все же прошу Вашего содействия путем выяснения союзным правительствам через наших послов важности быть сильным на Балканском полуострове и направить оттуда решительный удар для разрушения Австрии. При условии принятия этого предложения мы без затруднений выполним наше обещание о выставлении сил, намеченных в записке»³⁸. Почему же М. В. Алексеев не питал надежд на реализацию собственных планов?

Здесь необходимо небольшое отступление. «Политика и военное министерство, – отмечал Эрих фон Фалькенгайн, – были так тесно связаны с командованием армией в этой борьбе за существование, что не могли быть от него отделены. Где это не проводилось, там всегда были налицо нездоровые последствия»³⁹. В военном и политическом руководстве практически всех ведущих участников Первой мировой войны боролись сторонники двух подходов к методу достижения победы. Одни считали, что кратчайший путь к ней лежит через уничтожение сильнейшего противника на самом сильном участке, им занимаемом. Другие предполагали, что успех лежит в менее внешне эффектных действиях, а именно в нанесении удара по наименее сильным союзникам противника, по слабейшим звеньям его обороны и в перспективе – в постепенном разрушении противостоящей коалиции. В Англии, Франции и Германии эти школы получили приблизительно одинаковые названия – «западников» и «восточников».

К первым у наших союзников относились генерал В. Робертсон, его предшественник на посту начальника Имперского Генерального штаба генерал А. Мюррей, генерал Д. Хейг, сменивший в 1915 г. Дж. Френча на посту главнокомандующего Британскими экспедиционными силами во Франции, генерал Ж. Жоффр, главнокомандующий французской армией в 1911–1916 гг., а также все без исключения его преемники: Р. Нивель, А-Ф. Петен, Ф. Фош. Вторых среди высшего военного руководства было не так много, и из наиболее видных «восточников» следует прежде всего назвать Д. Ллойд-Джорджа, Г Китченера и У. Черчилля, Р. Пуанкаре, А. Бриана, А. Тома, генералов Ж. Галлиени и М. Саррайля – командующего Салоникским фронтом.

Нетрудно заметить, что среди «западников» преобладали профессиональные военные, а среди «восточников» – политики. «Политики в Военном совете, – вспоминал У Черчилль, – в основном смотрели на Восток; в то время как сэр Джон Френч и штаб-квартира британской армии, естественно, отчаянно сражались за каждого человека, орудие и снаряд для фронта во Франции. Лорд Китченер с его постоянно меняющимся мнением был полем битвы этих убеждений. Иногда вместе с ним брала верх одна сторона, потом другая. Нет никакого сомнения, что если бы «восточники» имели бы дело только с британской армией и ее штабом, мы могли бы просто дать им приказы. Но позади сэра Джона Френча и сэра Генри Вильсона возвышался мощный авторитет генерала Жоффра, победителя на Марне»⁴⁰.