1915 год. Апогей

Айрапетов Олег Рудольфович

Уже в начале февраля 1915 г. на конференции в Париже по вопросам финансовой политики стран Антанты Д. Ллойд-Джордж поставил на обсуждение вопрос о немедленной посылке на помощь Сербии объединенного англо-франко-русского корпуса. «По мнению англичан, – сообщал русский министр финансов П. Л. Барк, – такая активная помощь побудит Грецию, Румынию и Болгарию примкнуть немедленно к нам. Считая с Сербией, такая армия, двинутая с юга против Австрии, составит не менее одного миллиона штыков и сразу изменит все положение, облегчая наше (то есть русское. – А. О.) движение на Силезию, оттягивая войска от французского фронта и разрешая вопрос о Проливах. Это предложение немедленно рассмотрено в частном совещании у Рибо, при участии Вивиани, Мильерана и Делькассе. Мильеран противится посылке французских войск в Сербию, желая иметь возможно больше подкрепления здесь»⁴¹. Это было довольно традиционное для Франции отношение к подобного

рода проектам.

Довольно точно описал постепенное изменение позиции французского командования русский военный агент в этой стране полковник А. А. Игнатьев: «Французы, воспитанные на наполеоновской стратегии, считали, что война может быть выиграна только после разгрома главного противника и на кратчайшем стратегическом направлении. «Все силы против Германии, а об австрийцах поговорим, когда вы будете в Берлине», – давал мне советы в начале войны Мессими. К тому же французы ощущали присутствие немцев у самых ворот Парижа и, при столь мне известной узости политических горизонтов, долгое время не были склонны уделять свои силы на Салоникский фронт. Сентябрь их протрезвил, и Жоффр стал прислушиваться к мнению Алексеева, считавшего, что при борьбе с коалицией удар надо направлять против более слабого противника, чтобы отколоть его от более сильного (выделено мной. – А. О.). В конце концов, и Россия, и Франция были склонны к развитию операций на Салоникском фронте, не рассчитывая даже особенно на содействие Италии, хотя аппетиты ее на Балканском полуострове им были хорошо известны»⁴².

Когда в мае 1915 г. русское Верховное командование через Дж. Генбери-Вилльямса сделало запрос о стратегической политике союзников, то Дж. Френч, командовавший экспедиционным корпусом во Франции, отправился в Дулен для встречи с Ж. Жоффром. «Жоффр сказал, – записал в своем дневнике генерал Г Вильсон, – что ответ – «активные и агрессивные операции», но в то же время дал понять, что решение должно быть на Западном фронте, а не в России, не в Сербии и не в Италии»⁴³. Немцы стояли в 100 км от Парижа, и Ж. Жоффр, по его собственному признанию, рассматривал операции на второстепенных участках фронта как чисто теоретические, в то время как германская угроза Парижу была реальной и близкой: «По этой причине в 1915 и 1916 годах я оставался верным принципу сохранения возможно большего числа французских войск на главном театре войны, так как именно здесь должно было быть найдено решение. Я также использовал всякую возможность для того, чтобы убедить наших британских союзников следовать моему примеру и держать основную часть их сил на Западном фронте»⁴⁴. Этот принцип в конце 1915 г. означал, что сербы были предоставлены собственной судьбе и должны были решать свои проблемы имевшимися у них силами.

18-22 ноября 1915 г. воевода Р Путник предпринял последнюю попытку прорваться к Монастырю и Салоникам. После провала этой атаки сербская армия была вынуждена отступать к Адриатике через Албанию⁴⁵. Отступление через горы Албании носило характер подлинной трагедии. Продовольствие, топливо и фураж ценились на вес золота. Началось массовой дезертирство, доходившее до 1 тыс. человек в сутки. В декабре дневной паек отступавших равнялся 350 граммам кукурузы⁴⁶. Дороги, а вернее то, что здесь называлось дорогами, не были приспособлены для прохождения значительной массы людей и транспорта. Первыми жертвами нечеловеческих трудностей стали гражданские. Они начали умирать уже на втором переходе в горах. Как отмечал французский корреспондент, «по дороге стало попадаться много человеческих трупов, но ужаснее всего был вид умирающих беженцев, которые просили их прикончить и которым при всем желании нельзя было помочь»⁴⁷. По ночам колонны беженцев подвергались нападениям албанцев, вскоре смертность достигла такого уровня, что при движении, когда видимость затруднялась морозами и метелью, «ориентировка происходила по трупам замерзших беженцев, которыми ясно обозначался путь»⁴⁸.

Потери среди солдат и офицеров сербской армии превысили 120 тыс. человек, что составило более половины первоначального числа. Что же касается гражданских лиц, следовавших с армией, то жертвы среди них от налетов вражеской авиации, набегов албанских банд и эпидемий были ужасными и не поддающимися оценке. «Исход сербов из их страны, – писал британский военный журналист, участник этого двухмесячного отступления, – короля, правительства, армии и народа – займет место одного из самых трагических эпизодов истории»⁴⁹. 7 (20) декабря 1915 г. принц-регент Сербии Александр Карагеоргиевич обратился с телеграммой к Николаю II с просьбой оказать давление на союзников с целью ускорения эвакуации остатков сербской армии из Скутари в Валону и далее (наилучшим пунктом, по мнению принца-регента, были бы Салоники).

М. В. Алексеев считал, что время для спасения сербской армии окончательно упущено⁵⁰. Тем

не менее была сделана попытка оказать ей помощь путем давления на восточный фронт австрийцев силами 7-й армии, переброшенной в декабре 1915 г. на Юго-Западный фронт из-под Одессы. Оставалась надежда, что в случае успеха она сможет ослабить давление противника на сербов⁵¹. Армия Д. Г Щербачева включала в себя 2-й и 16-й армейские корпуса, 5-й Кавказский корпус, 3-ю Туркестанскую стрелковую бригаду. Все эти части и соединения были доукомлектованы до полных штатов и сняты с Западного фронта. Позже в 7-ю армию были включены также 22-й армейский корпус и конный корпус генерала В. М. Драгомирова. Последний, по первоначальному замыслу, после ожидаемого прорыва фронта должен был осуществить вторжение на Венгерскую равнину⁵². 15 (28) декабря 1915 г. Б. Лонткиевич был информирован о том, что от десанта в болгарскую часть Добруджи Ставка отказывается. Это было сигналом для начала атаки 7-й армии в Карпатах⁵³, и 16 (29) декабря 1915 г. она перешла в наступление на Буковине.

С самого начала возникло непонимание между командованием армии и фронта: «Генерал Щербачев начал операцию и сразу недоволен нерешительностью и сбивчивостью приказаний, передаваемых генерал-квартирмейстером Ю.-З. фронта Дитерихсом»⁵⁴. Д. Г Щербачева поддерживал и его начальник штаба, бывший профессор Николаевской академии генерал Н. Н. Головин. Наступление в какой-то степени становилось бессмысленным: Сербия была уже разбита; необходимость выступления Румынии в ситуации декабря 1915 – января 1916 г. была сомнительной (военный министр генерал А. А. Поливанов в январе 1916 г. считал, что снять с фронта армию в 150–200 тыс. человек для переброски в Молдавию невозможно)⁵⁵; алексеевский план большого наступления на Балканах был отвергнут союзниками. Поэтому и задача, поставленная главнокомандующим ЮгоЗападным фронтом генералом Н. И. Ивановым перед армией, была сформулирована несколько расплывчато: «Разбить живую силу противника и стремиться отбросить его на север»⁵⁶. Судя по всему, на прорыв через Карпаты Н. И. Иванов не рассчитывал.

Тем не менее главкоюз планировал поддержать наступление 7-й армии на Стрыпе действиями всего своего фронта. 9-я армия должна была осуществить демонстративную энергичную атаку между Днестром и Прутом, 11-я – отбросить противника на север, а 8-я удержать силы врага на своем фронте. Резервом фронта была гвардия⁵⁷. Д. Г. Щербачев выстроил свои корпуса в линию, выделив каждому по 10 км фронта атаки и оставив в резерве один корпус. Первоначально обещанный резерв главнокомандующего 7-я армия так и не получила. По словам А. А. Брусилова, Д. Г. Щербачев был вынужден наступать «не кулаком, а растопыренными пальцами». Погодные условия не благоприятствовали наступлению, постоянно шел мокрый снег, непролазная грязь мешала переходу пехоты и артиллерии⁵⁸.

Помощь наступавшим попыталась оказать 9-я армия, которая также понесла большие потери в боях с 7-й австрийской армией К. фон Пфлянцер-Балтина. Отвлекающий удар не удался, единственным реальным достижением проведенной операции был опыт, который пригодился летом 1916 г.⁵⁹ «Генерал Линзинген отбил все атаки, – отмечал М. Гофман, – но в армии генерала Пфлянцер-Балтина в Буковине бои с переменным успехом затянулись до середины января. С трудом удалось этой армии удержать в общем свои позиции»⁶⁰. Позиции противника были хорошо укреплены и плохо разведаны. В результате русской артиллерии не удалось даже уничтожить проволочные заграждения. С 14 (27) по 18 (31) декабря 1915 г. пехота 9-й армии преодолевала их под огнем противника, и к январю 1916 г. демонстрация на этом участке ограничилась огневым боем⁶¹.

«Сознание, что при прорыве укрепленной полосы главное слово должно принадлежать артиллерии, в то время еще не проникло в умы, – вспоминал поручик 4-й батареи 32-й артиллерийской бригады, действовавшей против австрийцев, – а изобилие патронов (то есть снарядов. – А. О.) было новостью даже для нас. Не знаю, на основании каких данных и кто выбирал этот участок для прорыва; знаю лишь, что командующий 9-й армией генерал Лечицкий его обозревал лично, и таким образом ответственность падает на него. Главное несчастье было в том, что артиллерия видела только передний окоп противника, тянувшийся по гребню отлогого хребта, закрывающего собой весь тыл противника. И, конечно, этот хребет с противоположенной стороны был еще лучше наблюдаем неприятельской артиллерией, о месте нахождения которой мы могли иметь лишь самые смутные представления. Поэтому пять раз – 24, 25, 26 декабря 1915 г. и 1 и 6 января 1916 г. – повторилось одно и то же, каждый раз с новой дивизией: мы разметали первую линию окопов, и пехота их заняла (несмотря на общее осуждение солдатами атак по двунадесятым праздникам), артиллерия произвела эту же работу в обратном направлении, и наша пехота оказалась в исходном положении. Так ничего и не вышло»⁶².