2012
Шрифт:
Он заворачивается с головой в одеяло и отворачивается к стене. Аня тушит самодельные горелки – все, кроме одной – и тоже ложится. Они лежат молча, глядя на крохотный огонек в бескрайней темноте и потихоньку засыпают.
Утром – впрочем, какое здесь утро – они, ежась от сырого липкого холодка, завернувшись в одеяла, молча сидят у составленных вместе горелок – кипятят воду. Потом пьют кофе – временами оно у них есть – жуют подсыревшие, мягкие крекеры.
– Ну что, сети?
–
– Да нормально, пошли.
Худенькие, серые, они бредут по туннелю и кажется, будто весь мир опустел и они – маленькие, голодные, попыхивающие Примой из-под капюшонов самодельных полиэтиленовых плащей – остались одни в целом мире.
Поплескивает о бетонные бортики вода, тусклые блики мечутся по стенам и потолку.
В первой сети ничего. Мертвые лепестки лука, липкие обертки, подрагивающий, будто от холода, комок прозрачных червей.
– Как ты думаешь, что они едят? – подцепив комок палочкой и поднеся к глазам, спрашивает Аня.
– Не знаю, – с отвращением говорит мальчик, – Может, лук.
Он встряхивает сеть и опускает ее обратно в воду.
– Рано поперлись, говорил же.
– Заебались бы вычищать, – коротко и просто отвечает Аня. Это не ругань и даже не звучит, как ругань.
– Тоже верно.
Идут дальше. Вторые сети пусты, третьи тоже. В четвертых – последних на канале – размокшая, но целая сотня.
– Ну, хоть что-то, – сардонически комментирует добычу мальчик.
– Да брось ты! Это, между прочим, две пачки сигарет, хлеб, кефир и…И еще останется!
– На чупа-чупсы, – хмыкнул мальчик.
Сети на канале кончились. Теперь нужно было узким черным коридором, перемежающимся шаткими металлическими лесенками, спускаться на нижний ярус.
– Гляди! – воскликнула девочка.
– Что? А…
На грязном бетоне лежат цветы. Простые полевые цветы, испачканные и раздавленные. Он двинулся было дальше, но Аня стояла на месте.
– Ну что?
– Как – что? Откуда здесь цветы?
Он задумался на секунду, но отбросил мысль.
– Да какая разница, – и, видя, что Аня не двигается с места, добавил, – Еще сети не все проверили, и на прятки сегодня надо идти.
«Прятками» они почему-то называли воровство.
– Не знаю…Ну, пошли.
Она аккуратно перешагнула через бледно-желтый букетик, вдавленный в черную влажную грязь.
Внизу каналов не было, были глубокие, но узкие, как колодцы, резервуары, сообщающиеся между собой невидимыми трубами. Здесь все время что-то капало, позвякивало, плескалось в звучной, ждущей тишине. Потолок был низкий – подпрыгнув, мальчик легко коснулся шершавой, холодной поверхности – но конца-края этому залу не было видно. Сети здесь опускали глубоко, на несколько метров в черную глубину – до самого дна.
Пока дети вытягивали сеть из блестящей, как будто липкой воды, Аня напряженно прислушивалась к чему-то, и мальчик, заметив
Аня хотела ответить, но тут под низкими сводами взорвался крик.
– Ау! А-а-у! А-уаау-у! – усиленный эхом тоненький и чистый голос метался по всему залу.
– Что это? – завопил, пытаясь перекричать, мальчик. Он выпустил сеть, вскочил и инстинктивно, сам не заметив, встал в подобие боксерской стойки. Аня не отвечала; все так же сидя на корточках, она быстро оглядывалась по сторонам.
– Там, там! – пронзительно крикнула она, показывая рукой в темноту. И тут же смолкло, только приглушенные, мелодичные отголоски еще затихали по углам.
– Я там видела. Что-то желтое, – немного успокоившись, сказала Аня.
– Что желтое?
– Не знаю, что-то желтое.
– А я сеть проебал, – после паузы сказал мальчик.
– Ныряй, – предложила девочка и они усмехнулись друг другу. Стало полегче.
– И что теперь делать?
– Не знаю, можно покричать.
– Попробуй, – с сомнением предложил мальчик.
– Давай. Раз, два, три…Ау-аауа-аууаа! – в два голоса загремело по низкому залу. Звук оглушал, ошеломлял, был так громок, что казался видимым – быстрым серебристым оборотнем, мечущимся во тьме. Они вдруг оба не узнали своих голосов.
– Хватит, – закричал мальчик. Он нервно озирался по сторонам и испуганно улыбался.
– Хватит! Ничего не видно, ничего не слышно, ну на фиг.
По глухой тишине медленно подкрадывались привычные звуки: вкрадчивый плеск, позвякивание капели, далекий гул огромных вентиляторов.
– И как нам его найти?
– А он нам нужен? И вообще, кого «его»?
– Голос детский был.
– Ну и что? – резонно спросил мальчик, – Дети разные бывают.
– Мы здесь хозяева. Нам нечего его бояться, – наконец выразила владевшее ей чувство Аня, – Мы в безопасности и должны ему помочь.
Мальчик помолчал. Он совсем не был уверен, что они здесь в безопасности.
– Где ты его видела? – наконец спросил он.
– Там, – она неуверенно ткнула пальцем в темноту.
– Где «там»? Откуда ты знаешь, что там? Здесь все одинаковое, одна темнота!
Аня сама не была уверена. Запад здесь не отличался от востока, а лево от права, и даже верх и низ можно было перепутать, если долго бродить по нижним ярусам: накатывало вдруг головокружительное чувство, что ты вверх ногами бродишь по темноте, тесно зажатой меж потолком и полом.
Теперь они оба увидели это – быстрый тускло-желтый промельк, будто язык пламени. Не сговариваясь, не думая о том, что делают, дети бросились в темноту. Азарт погони захватил их – пустота со свистом, заглушавшим их собственное дыхание, проносилась мимо, впереди мелькали желтые вспышки, иногда им казалось, что они слышат легкий, панически-быстрый топоток…