2012
Шрифт:
– Ладно, – Артем устало потер глаза, – А этот дворник? Ты его знаешь?
– Нет. То есть лично – нет. Но он…Часть свиты, что ли. Не знаю, как сказать.
– У тебя еще и свита есть, – вздохнул Артем.
– Это вроде как сила притяжения. Мы – большая сила, мы сломаем этот мир. И силы поменьше к нам притягиваются, как планеты к солнцу.
Артем улыбнулся столь сильному сравнению, – Что-то пока что врагов притянулось куда больше. А из «сил поменьше» – один дворник.
– Нам будут помогать только наши. Те, кому невыносима, – она выразительно обвела взглядом как бы не просто заставленную
Странно и вместе с тем неудивительно прозвучали эти многажды раз уже сказанные слова в ее детских губках.
– Ладно. Оставим мир в покое…Хотя, честно сказать, мне в нем вполне просторно. И желания уничтожать его я пока в себе что-то не замечал.
– Необязательно прямо…
– Я вас просто пожалел, – улыбнулся Артем, – Мне и дела нет до мира. Получится – ломайте, нет – так нет.
– Значит, ты наш, – убежденно сказала девочка.
Артем рассердился, – Я вообще ничей.
– Ну а дворник наш, – дипломатично улыбнулась Гипнос.
Желтело за окном мирно, неспешно заходящее солнце. Размеренно звякали капли из протекающего крана. Сидели, будто ждали чего-то.
– Ты это серьезно? Насчет смерти, будто твоему брату станет лучше?
– Да, должно стать.
Это «должно стать» Артему не очень понравилось, но делать было нечего.
– А просто кладбище подойдет?
Девочка задумалась.
– Может быть. Но все равно нужно отсюда уезжать. Они еще вернутся. Они нас чувствуют.
– Да что за «они»-то? – раздражился Артем.
– Такие. Кому и так хорошо. То есть плохо, но он так привык к своему плохо, что считает, что ему хорошо.
– По-моему, я так тоже до встречи с вами жил вполне неплохо, – саркастически заметил Артем, – Но теперь, конечно, глаза у меня открылись.
– Нет, – неохотно протянула Гипнос, – Ты можешь и по-другому, или, нет, можешь представить по-другому…Нет, не могу объяснить, – расстроилась она.
– Знать бы еще, что тебе и правда есть что объяснять, – пробормотал Артем, – Ладно, хватит об этом. Ночью поедем на Охтинское. Есть идея.
Еще со школьных времен остался у Артема один приятель. Звали его Андреем Ваганьковым и с самых ранних лет он отличался чрезвычайной серьезностью, доходящей даже до странностей. Сошлись они так: в ту пору вновь вошла в моду готика – в ее подростковом понимании, разумеется. Только если в других школах угрюмые приверженцы маргинальных субкультур были травимым или, в лучшем случае, игнорируемым меньшинством, то в школе Артема они задавали тон. Артем же, в силу живости натуры, с одной стороны, и значительной начитанностью – причем как раз по части классической готики – с другой, готом быть не желал. С Ваганьковым дело обстояло еще серьезнее. С большой язвительностью и злобой он насмехался над сверстниками, не раз бывал бит, но продолжал выкрикивать оскорбления и во время побоев – что, надо думать, только сильней растравляло бьющих. А сам, как позже выяснилось, проводил у себя дома ритуалы черной магии и вроде бы даже с жертвоприношениями. Во всяком случае, резал себе вены и поил кровью самостоятельно выструганного идола.
Закончив школу, он никуда поступать не стал, в армии тоже почему-то не
Артем иногда с ним созванивался, раз-два в полгода приезжал распить бутылочку-другую и побродить по заброшенным окраинам старинного некрополя. Кажется, Ваганьков со школы совсем поглупел, обрюзг и огрубел душой, и в речи его почти не было слышно человеческих слов – сплошь оккультные термины да уголовный сленг. Но это, наверное, было даже к лучшему.
Собирались долго, особенно еще потому, что неясно было, надолго ли едут и вернутся ли вообще. Начал Артем с мер безопасности – почистил на всякий случай компьютер, затем, подумав, и вовсе снес снес систему. Разобрал ноутбук, который хотел взять с собой, и вытащил сетевую карту. Собрал его. Подумал, снова разобрал и поставил карту на место – по ней, конечно, можно было отследить ноутбук, но откуда неведомым врагам знать, что его вообще нужно отслеживать? Выписал все номера в ученическую тетрадку (ничего более подходящего не нашлось) – телефону в его плане отводилась особая роль.
Глядя на аккуратно выписанный столбик номеров, Артем подумал, что вряд ли они ему хоть раз понадобятся. Да и смотрится в наши дни записная книжка несколько подозрительно. Но все-таки взял с собой.
Еще он запихал в сумку всю домашнюю аптечку, старинный кипятильник (сам не знал, зачем), губную гармошку, пару футболок и белье, шерстяной свитер, запасные джинсы и два номера журнала «Отечественные записки» за 1876й год – единственную хоть сколько-нибудь ценную вещь в его доме.
Пока собирался, Гипнос не мешала – сначала хозяйничала на кухне, потом сидела с братом. Артем принял душ, побрился. Лицо в зеркале было обычное, разве чуть бледнее всегдашнего. Артем глядел на себя несколько секунд в странном оцепенении. «Вот оно, – билась тревожная мысль, – Вот и мое первое приключение».
– Поедем так, – объяснял он, – Сначала до Раухфуса. Как бы в больницу, на перевязку. Оттуда вызываем второе такси – будто бы уже из больницы. И едем к Ваганькову.
Гипнос подумала, неуверенно кивнула.
– Что?
– Водители купятся. Но прохожие офигеют – доехали до больницы, постояли, уехали.
– Там прохожих мало. Я специально эту больницу выбрал. Ну, а увидят – что поделать. Других идей нет. Надо только его сейчас как-нибудь так перевязать, чтобы попрофессиональней выглядело.
Мальчик метался в жару. Рана выглядела совсем плохо.
– Все точно так, как ты сказала? Если нет, говори сейчас. Это не шутки, без врачей он… – заканчивать мысль Артем не стал.
– Я понимаю, – тихо сказала Гипнос. Худенькое бледное лицо было серьезно и печально, черный локон неаакуратно вылез на щеку, глаза чуть поблескивали – будто колодец под звездным небом, – Я правду сказала.
– Хорошо, – решился Артем, – Тогда начинаем.
Повязка пропиталась гноем и кровью, прилипла к ране. Отрывалась тяжело, с вязким хрустом. Даже сквозь лихорадочный полусон мальчик вскрикивал от боли. Странно было смотреть на его распухшее, покрытое смесью пота, крови и гноя лицо, на черные дырки в щеках – и тут же видеть совершенно такое же, только чистое и здоровое, лицо Гипнос.