2070

Вель Ольга

Я пронзительно закричал и не замолкал, пока не сорвал голос. В голове гудел рой голосов, на все лады называющих меня предателем, трусом и ничтожеством. Да, тысячу раз да! Я был согласен с ними, и от этого хотелось вырваться из пут лишь для того, чтобы вырезать на моей чёртовой коже эти слова, выжечь их клеймом на лице, чтобы каждый встречный знал, кто перед ним. Вывернув голову, я попытался разглядеть, как закреплены мои руки. Удалось мне это далеко не с первого раза, а когда всё же получилось, я замер от ужаса. Браслета не было, как не было и кожи, до этого скрытой клеймом. Вместо неё была прозрачная плёнка, обмотанная вокруг всего предплечья, запястья, ладони и пальцев. Там, где раньше был браслет,

теперь виднелись кости, сухожилия и мышцы. Перед глазами всё поплыло, и я провалился в темноту.

Глава 11

Когда я открыл глаза, то не сразу понял, что произошло. В голове смутными образами мелькали улицы города, Узза, казнь, взрыв, Марина, но из этого я ника не мог вырвать самое последнее воспоминание.

В горле было сухо, но в остальном, не считая слабости, я чувствовал себя нормально. Я осторожно привстал и обратил внимание, что браслет на мне изменился. Он казался шире прежнего и был девственно чистым, в то время как старый успел за несколько месяцев покрыться пятнами крови и грязи.

— Как ты? — раздался тихий вопрос, и я, вскинув голову, увидел Уззу, стоящую поодаль.

— Нормально, — неуверенно ответил я.

Она подошла ко мне и, выйдя на свет тусклой лампочки, слегка улыбнулась мне. При виде её мне стало спокойно и тепло, будто она была единственным и самым дорогим для меня человеком.

— Что случилось? — спросил я, когда Узза села на стул возле изголовья и, достав небольшой сканер, поднесла к моему браслету. — Не могу вспомнить.

— У тебя случился приступ, вызванный сбоем браслета, — медленно ответила Узза. — К сожалению, такое случается. Не все существа с первого раза спокойно переносят установку браслета, но до этого момента никто не реагировал настолько болезненно. Врачам пришлось потрудиться, чтобы нормализовать твоё состояние. Можешь сказать, что последнее ты помнишь? — я услышал тревогу в её голосе, и сердце болезненно сжалось.

— Сложно, — поморщился я, пытаясь в потоке воспоминаний выбрать самое крайнее. — Помню, что пытал Марину. Она на улице говорила о бунте, и я посчитал необходимым сообщить об этом вам. Ещё помню казнь, — подумав, ответил я. — Кстати о ней… — я замолк, не решаясь продолжить вопрос.

— Что ты хочешь узнать? — Узза отложила сканер и устало провела ладонью по лицу.

— Зачем было устраивать её? Чего вы ожидали? — в моём тоне не было ни наезда, ни обвинений, просто непонимание и желание узнать о мотивах столь радикального наказания.

Казалось, Узза сейчас выйдет из себя. Её губы (только не думай о том, какие они нежные!) сжались, а на виске выступила жилка. Тонкие пальцы напряглись так, что стали отчётливее видны костяшки. Нечто обжигающее еле коснулось моей шеи, пробежало лёгкой рябью по лицу и исчезло, но я знал, непонятно откуда, но знал, что оно близко, оно вернётся, стоит только сделать неверный шаг.

— Мы ожидали раскаяния, — медленно ответила Узза, будто не была уверена, что мне стоит об этом знать. — Раскаяния и признания своей неправоты. Объясни мне, Марк, — Узза поддалась вперёд, — почему вам так сложно смириться с судьбой? Неужели вы думаете, что попытки бунта, взрывы, нападения на наших солдат помогут вам?

— Вы пришли в наш дом и отняли его. Вы отняли наших детей, а нас загнали в концлагеря. Вы лишили нас свободы. И вы действительно не понимаете, почему нас это не устраивает? Если бы вашу планету захватили инопланетные существа, пытали и убивали, вы бы безропотно приняли бы это? — я не чувствовал злобы. Было ощущение, что мы просто парочка, которая только познакомилась и пытается узнать друг друга поближе. Обычные вопросы для лучшего понимания собеседника.

— Такого бы не случилось, — отрезала Узза. — Мы настолько

развиты, что ни одна цивилизация не сравнится с нами. А вы ведь первая планета, которая продолжает это глупое и бессмысленное сопротивление, — с лёгким удивлением заметила она. А я вздрогнул при мысли о других планетах, о которых мы теперь можем лишь мечтать. — Всё, что от вас требовалось — смирение и подчинение. Да, тяжело и больно осознавать, что жизнь не будет прежней, что теперь будет иное существование. Но ведь вас ждёт развитие! То развитие, на которое без нашей помощи вы потратили бы столетия. Погрязшие в пороках и эгоизме, вы неспособны стать великой цивилизацией. А мы врачи. Мы лечим эту болезнь, избавляем от лишнего и даём шанс на нормальную жизнь.

— Боль, голод и казни — это нормальная жизнь? — горько усмехнулся я.

— Ты разочаровываешь меня, — покачала головой Узза. — Ты ведь был таким разумным. Но, возможно, ты ещё не пришёл в себя…

— О, я не собираюсь вам противостоять, — перебил я Уззу. — Всего лишь хочу вас понять.

— Порой для излечения пациенту приходится проходить через не самые приятные процедуры, — Узза нахмурилась и устало провела ладонью по лицу. — Некоторые существа, чьи планеты мы брали под опеку, довольно быстро осознавали происходящее. Их не приходилось держать в исправительных лагерях.

— И что же теперь с ними стало?

— Они живут, развиваются, размножаются. Под нашим присмотром, с нашими законами и советами. Заблудшие овечки нашли своего пастуха, — Узза слабо улыбнулась. — Всё же метафоры делают речь интересной, ты был прав.

— Зачем было сжигать всех этих людей? — тихо спросил я.

— Чтобы вы наконец поняли, чем обернётся для вас попытки отвергнуть нашу помощь. В некоторых лагерях вспыхивали восстания, — Узза запнулась, осознавая, что говорит лишнее.

— Я никому не скажу, — быстро произнёс я. — Обещаю.

— В некоторых лагерях вспыхивали восстания, — Узза кивнула мне и заметно расслабилась. — Их, разумеется, подавляли. Были использованы разные варианты реакции на них. Где-то восставшие были прощены, а условия проживания улучшены, в двух других наказаны только зачинщики, но никто не был казнён. Мы же в этом лагере выбрали противодействие.

— Сила действия равна силе противодействия, — неожиданно вспомнил я формулировку с урока физики.

— Не в этом случае, — покачала головой Узза. — Жестоко, несправедливо, но так уж сложилось. Любой ваш проступок повлечёт серьёзное наказание, несоизмеримое с тяжестью преступления. Поэтому и была устроена эта казнь. Мы долго обдумывали, что заставит вас задуматься. Единичные экзекуции и казни на вас не действуют, напротив, вы готовы прославлять тех, кто попадает на плаху, считаете их мучениками.

— Я не считаю, — я отвёл взгляд в сторону.

— Разумеется, — Узза кивнула. — Ты порой удивляешь меня. Ты настолько безразличен к происходящему, что я уверена в твоей покорности и готовности к исцелению. Но иногда ты показываешь слабость. Это удручает. Не скрою, я выделяю тебя из многих.

— Почему? — вопрос вырвался невольно.

— Ещё с того дня, когда мы забрали детей, я поняла, что ты разумнее остальных. Ты был единственным, кто не попытался с боем выяснить, где они. Ты просто пошёл к себе в квартиру, как и было велено, пусть мне и пришлось несколько раз повторить приказ. В твоих мыслях не отслеживался гнев и стремление взбунтоваться. Конечно, бывали некоторые, — Узза сделала паузу, словно никак не могла подобрать подходящее слово, — проступки. Но ты быстро исправлялся. Некоторые считают, что я слишком расположена к тебе, — она слегка нахмурилась, — но ты каждый раз показываешь, что не зря я тебе доверяю. Конечно, некоторые вспышки эмоций ты пока ещё не научился гасить, но рано или поздно всё станет проще.