6:0 в пользу жизни
Шрифт:
Таким образом, ко второму курсу я уже имел пьянку в «послужном списке», поэтому считался недостаточно дисциплинированным курсантом.
На втором курсе мы уже считали себя старослужащими. Этот малолетний гонор сыграл со мной злую шутку. Не помню из-за чего, но на КПП[10] я сцепился с контролером, рядовым солдатом, и обозвал его «салагой». Тот пожаловался начальнику смены, начальник написал рапорт, рапорт попал к начальнику факультета, а тот приказал начальнику курса примерно меня наказать.
Наказание,
Вот в такой ситуации, не будучи чем-либо занятым и, найдя среди двоечников ребят, не очень стремящихся восполнять пробелы в своих знаниях, я предложил создать рукописный журнал, который мы назвали литературно-художественный альманах.
Такое название журнала для того времени звучало вызывающе.
Только что прошли суды над Бродским, над Синявским и Даниэлем. Незадолго до этого был подвергнут публичному остракизму литературно-художественный альманах «Метрополь», авторами которого стали литераторы, которых сегодня знает весь мир.
Вряд ли тогда я отдавал себе отчет, что предлагая сделать альманах, я замахиваюсь на самое святое в СССР — на единодушное одобрение советскими людьми единственно верной ленинской политики КПСС.
По своему содержанию альманах был далёк от политики. Самое крамольное место в альманахе заключалось в глумливой фразе о начальнике курса: «свинья везде грязь найдёт».
Но в пору активной борьбы с любым инакомыслием само создание неподцензурного художественного альманаха было опасным делом.
Кстати, фраза о «свинье» применительно к начальнику курса была написана не мною. Но, поскольку альманах находился у меня, то, надо полагать, я был, как бы, его редактором.
В феврале того же года я заболел ангиной и лежа в академическом лазарете, рассказал об этом альманахе товарищам по палате. Как мне потом пытались внушить в политотделе, мой рассказ об альманахе произвел впечатление и на другом курсе захотели повторить наш опыт. Но, более очевидно, что кто-то оказался стукачом и сведения об альманахе сразу попали в соответствующие руки.
Эти руки пришли с обыском в комнату, где я жил и изъяли альманах без составления какого-либо протокола.
Закрутилась машина расследования и наказания.
Помню, что в политотделе нашего факультета его начальник с заметным украинским акцентом повторял: «Мы не позволим никому опошлять нашу советскую «любов». Именно так, без мягкого знака на конце слова замполит факультета полковник Григор защищал советскую «любов» от её опошления. Значит, в альманахе было что-то и на эту вечную тему.
Об истории с альманахом доложили начальнику академии, и вторично был поставлен вопрос о моём отчислении. И хотя в этот
Но — обошлось.
Из академии меня опять не отчислили. Мне кажется, что этим я обязан начальнику нашего факультета.
Но уже после этого случая никаких записей на опасные темы я не вел и то, что сочинялось на политические темы и, даже, становилось общеизвестным, в заветный блокнот, который я вёл с первого курса, не попадало.
После этого чрезвычайного происшествия, при поддержке факультетского начальства отцы-командиры попробовали мое творчество организованно направить в другое русло.
На курсе была организована игра КВН между командой нашего учебного отделения и командой другого отделения, близкого нам по будущим специальностям, к которым нас готовили.
Я писал сценарий всей игры, а для своих написал песню приветствие и песню для домашнего задания. Кроме того, вместе с Мишей Мурзиным был написан сценарий домашнего задания нашей команды.
Этот КВН, состоявшийся в клубе академии, многим запомнился надолго.
Через двадцать пять лет после окончания академии, на встрече выпускников, Юрий Николаевич Миров, один из наших ведущих преподавателей, из всего нашего пятилетнего курса обучения вспоминал именно этот КВН семидесятого года.
Поскольку после происшествия с альманахом я уже не рисковал записывать в блокнот двусмысленные тексты, надсмехающиеся над самым святым, то у меня не сохранился текст песенки о предмете под названием «научный коммунизм», хотя ёрничать на эту тему было легко и приятно.
Помню, что заканчивалась эта песенка бодрым патриотическим призывом:
Нам завтра в бой — долой оппортунизм.
А впрочем, это мало что решает.
Да здравствует марксизм и ленинизм.
Пусть дело Ленина живет и побеждает!
Преподавал нам это марксистско-ленинский предмет полковник Оробинский, на семинаре у которого я, заканчивая отступление от темы, однажды произнес:
— А теперь вернемся к нашим баранам.
Темой семинара был очередной то ли съезд, то ли пленум КПСС. В таком контексте баранами могли быть только члены политбюро во главе с Леонидом Ильичем Брежневым. Естественно, что после этого опрометчивого высказывания полковник прочитал нам целую лекцию о политической бдительности, приводя меня как пример комсомольца, утратившего эту бдительность.
Посмеиваться же над своими непосредственными начальниками было безопаснее, чем над членами политбюро, а коллектив принимал такие сочинения с большим воодушевлением.