"А се грехи злые, смертные..": любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.).

Пушкарева Наталья Львовна

Брак, заключенный по правилам, следовало отметить свадьбой и отпраздновать согласно церковным канонам. Мужчина, взявший жену обманом или силой, не имел права претендовать на должность приходского священника³³. Однако отдельные правоведы допускали исключения. Один из них считал допустимым предоставить такому кандидату возможность принять монашеский обет и через три года быть рукоположенным в качестве церковнослужителя, но уже из рядов «черного» духовенства³⁴. Другой соглашался на рукоположение при условии, что союз, заключенный на основании норм обычного права, будет освящен Церковью³⁵.

Те же критерии, что и при рукоположении в священнический сан, применялись и для кандидатов на менее значительные посты дьякона и пономаря³⁶. Мужчина, вступавший во второй брак, не годился на должность пономаря в мирской общине, однако он мог служить в этом качестве в монастыре после того, как принимал монашеский обет³⁷.

Внебрачный секс

У кандидатов на церковные должности тщательно проверялось наличие внебрачных сексуальных связей. Хотя большинство славянских иерархов охотно

прощали холостякам всякие мелкие грешки, снисходительность подобного рода не распространялась на женатых мужчин, рассчитывавших на священническую карьеру. Добрачный секс с кем бы то ни было и даже с чем бы то ни было делал мужчину непригодным для занятия должности священнослужителя. Запретным считался даже одноразовый добрачный опыт; при этом семейное положение женщины-партнера вообще в расчет не принималось³⁸. Кандидат «дисквалифицировался» даже в том случае, если этот его единственный добрачный сексуальный контакт имел место с его же невестой, ибо тогда считалось, что он «обокрал брак»³⁹. Если этот человек уже являлся чтецом-пономарем, то ему дозволялось продолжать исполнение такого рода обязанностей, но лишь после годичного епитимийного перерыва. Однако все пути к исполнению ролей «служителя» были для него уже перекрыты, включая должность протодьякона⁴⁰. Скотоложество — сношение «с чем-то нечистым или со скотиной» — точно так же делало кандидата непригодным для рукоположения⁴¹.

Иногда для занятия священнической должности преградой становилось участие кандидата в гомосексуальных отношениях; окончательное решение, однако, зависело от метода сношения и личной точки зрения церковного правоведа. Согласно мнению Иоанна Постника, мальчик, бывший как пассивным, так и активным гомосексуальным партнером при коитусе, мог быть допущен к священническому служению, если покается и исполнит наложенную после исповеди епитимью. Иоанн Постник утверждал, будто бы такие сношения еще не считались «полным падением». Анальное проникновение воспринималось как действительно порочное; поэтому как активный, так и пассивный партнер по анальному контакту не допускались к церковному служению. Святой Иоанн не считал пассивного партнера действительно виновным в случае анального сношения по сравнению со сношением межбедерным; более того, он его не считал и полностью ответственным за свои грехи, если мальчик еще не достиг полной зрелости. Однако любое участие в анальном сношении являлось «порочащим», даже если это действие было недобровольным или неподконтрольным участнику, а «опороченный» человек священником стать уже не мог⁴². Эта точка зрения совпадала как с содержанием церковноправовых норм общего характера, касавшихся гомосексуальности, так и с древнегреческой трактовкой предмета. В данном случае пригодность кандидата для рукоположения определялась не столько его собственными действиями, сколько положением в общине: мужчина, позволивший себе стать объектом анального проникновения, унижал себя до положения лица, находящегося в услужении, или женщины.

Болгарский патриарх Евфимий не высказывал явного несогласия с учением святого Иоанна Постника, который, по словам патриарха, «проявил себя самым сострадательным и самым милосердным по отношению к роду человеческому», однако данный иерарх не полностью разделял великодушное отношение святого к тем, кто занимался мастурбацией и участвовал в меж-бедерных гомосексуальных сношениях. «Если столь великий человек, как святой Павел, изгонял мужчин из царства Божия за мастурбацию, — пишет Евфимий, — то что же можно сказать о тех, кто грешит с другим?» Он лично рекомендовал некоему епископу не обращать внимания на пару-другую случаев мастурбации у одного из кандидатов на рукоположение, но сверх этого ничего не предлагал. Напротив, он был убежден, что даже активный гомосексуальный партнер запятнан и замаран при меж-бедерных сношениях⁴³. Развивая интерпретацию Евфимия, один из болгарских уставов запрещал рукополагать как активных, так и пассивных партнеров в юношеских гомосексуальных отношениях⁴⁴.

Как и межбедерные гомосексуальные сношения, мастурбация сама по себе не препятствовала рукоположению. Если кандидат совершал грех, не отдавая себе отчета в том, что грешит, он все же иногда допускался к священническому служению, если был соответствующим образом наставлен и чистосердечно раскаивался в своих прегрешениях⁴⁵. Такой кандидат обязан был полностью покаяться в грехах и исполнить наложенную епитимью, прежде чем станет священником⁴⁶. Возвращение к пороку (мастурбация после наставления) означало бы исключение любого церковного служения выше должности чгеца-поно-маря⁴⁷.

Поведение кандидата после вступления в брак также было все время подконтрольно. Например, на рукоположение не имел права мужчина, занимавшийся после венчания «противоестественными» сношениями с женой или с другой женщиной⁴⁸. Кандидат, совершивший любой из этих грехов, мог, по словам святого Василия, стать священником с той же степенью вероятности, с какой мертвый может вернуться на этот свет⁴⁹.

В большинстве уставов недвусмысленно воспрещалось рукополагать в священнический сан любого из дьяконов, имевшего внебрачный секс, хотя ему и разрешалось, очевидно, сохранять свою должность⁵⁰. В некоторых уставах дополнительно оговаривалась за это четырехлетняя епитимья, иногда в сопровождении поста на хлебе и воде⁵¹. Чтецу-пономарю также разрешалось сохранять свою должность, несмотря на внебрачную связь, однако в таких случаях тоже налагалась четырехлетняя епитимья⁵². Согласно менее распространенной традиции, согрешившего дьякона предписывалось отрешить от должности. Но в таком случае на него не налагалась епитимья и он продолжал допускаться к причастию на том основании, что лишение сана дьякона уже само по себе было достаточным наказанием⁵³. Однако подобная снисходительность не распространялась на дьяконов, замешанных в прелюбодеянии (то есть во внебрачном

сексе с замужней женщиной), гомосексуальности, скотоложестве или изнасиловании, а также на тех, кто становился отцом незаконнорожденного ребенка⁵⁴. Официально дьякон, совершивший такого рода прегрешения, не просто лишался перспективы стать священником, но и отрешался от собственной должности.

Несмотря на жесткость подобных правил, иерархи, по-видимому, были готовы закрыть глаза на определенные проступки как сексуального, так и иного характера, если кандидат во всех прочих отношениях годился для рукоположения. Грехи, совершенные человеком до перехода в христианство, не мешали его приобщению к миру священнослужителей после совершения обряда крещения⁵⁵. Первоначальные нормы церковного права разрешали мужчине продолжение пребывания в кровосмесительном браке после крещения и при этом допускали принятие его в ряды священнослужителей⁵⁶. Согласно постулатам некоего безымянного русского иерарха, существовало четыре обстоятельства, являвшихся препятствием к принятию священнического сана: неграмотность, совершение непреднамеренного убийства (буквально: «душегубства»), кражи и нецеломудренное поведение жены. Все прочие прегрешения могли быть сняты при помощи епитимьи, отбытой до рукоположения в священнический сан⁵⁷. Этот иерарх не рассматривал личное сексуальное поведение кандидата абсолютным критерием для рукоположения, с чем соглашались некоторые из его соотечественников. Русский митрополит Кирилл в своем послании к епископам настаивал на том, что лишь добрачный секс «со многими» делает человека непригодным для церковного служения. Он также не считал препятствием кражи, совершенные в детстве⁵⁸. Епископа Нифонта спросили, можно ли холостяка, от которого родился один-единственный незаконный ребенок, рукополагать дьяконом? Епископ отказал в разрешении, но не потому, что полагал, будто один такого рода случай делал кандидата непригодным; он усомнился в том, единственное ли это прегрешение. При других обстоятельствах епископ распорядился, чтобы священник или дьякон, имевшие незаконную связь пусть даже только с одной женщиной, смещались со своего поста, однако протодьякону в подобной ситуации все равно разрешалось исполнение церковных обязанностей. А когда епископа Нифонта спросили, можно ли рукоположить человека, лишившего одну девственницу невинности и на другой девственнице женившегося, тот ответил на удивление уклончиво: «Не спрашивайте меня об этом: обе должны были сохранить чистоту»⁵⁹. В ряде русских уставов отсутствовал абсолютный запрет на рукоположение согрешивших дьяконов. Согласно одному из уставов, отказ такого рода был допустим лишь в том случае, если бы этот человек, не отбыв епитимьи, вступил бы в запретную сексуальную связь⁶⁰. Русские проявляли снисходительность и в вопросах грамотности: на Стоглавом соборе обсуждались предпосылки для рукоположения в священники неграмотных людей⁶¹.

Некоторые обстоятельства, возникшие не по вине кандидата, также препятствовали его вступлению в ряды священнослужителей, хотя далеко не все православные славянские церковные деятели были полностью с этим согласны. В соответствии с одним из русских текстов семнадцатого века, слепота или глухота кандидата исключали возможность его рукоположения. Расположенный священник, ослепший или оглохший, уже будучи посвящен в сан, отстранялся от литургического служения и вправе был возносить лишь частные молитвы. Существовала даже точка зрения, согласно которой мужчина, рожденный в третьем браке, в принципе считавшемся весьма сомнительным с точки зрения законности, либо появившийся на свет в результате кровосмесительной связи, не имел права носить священнический сан. А любой епископ, который посмел бы рукоположить такого кандидата, должен был лишиться своей церковной должности⁶². В других уставах утверждалась противоположная точка зрения, и содержавшиеся в них церковноправовые нормы позволяли рукоположить достойного кандидата независимо от сомнительных обстоятельств его рождения⁶³. Замечание на полях одного из рукописных «законников» — «Смотри-ка!» — указывает на то, что эта норма не бесспорно воспринималась средневековым славянским обществом⁶⁴. Хотя человеку, сознательно себя оскопившему, путь к священническому служению был накрепко закрыт, этот запрет, однако, не распространялся на тех, кто был превращен в евнуха в детстве или кто родился с дефектом гениталий⁶⁵. Последнее из условий рукоположения было связано с личностью жены будущего священнослужителя.

Лицо, рукополагавшее священника, несло ответственность за правильность выбора кандидатуры. Рукоположить человека в нарушение церковных уставов означало навлечь на обоих участников акта вечное проклятие: «Да не осмелишься ты поручиться за него как за священника, иначе вам обоим гореть в аду. Будь бдителен изо всех своих сил, чтобы избежать вечного пламени, и да не будешь ты подобен Иуде и не возложишь священнический сан на того, кто его недостоин»⁶⁶. Чтобы не допустить рукоположения недостойного кандидата, иерархов усиленно наставляли заблаговременно и тщательно изучать личность будущего священника и его жены⁶⁷. Согласно одной из версий церковноправовых норм, священника, которому с успехом удалось скрыть свои грехи и они стали известны лишь после рукоположения, обязаны были лишить сана; в другой же версии, где конкретно шла речь о потаенных сексуальных прегрешениях, предписывалось запретить такому священнику чтение литургии, но разрешить исполнять прочие священнические обязанности⁸.

Если затем священник впадал в какой-либо из грехов, который исключил бы рукоположение, то такого священнослужителя лишали сана. В тех славянских уставах, которые составлялись на основе правил святого Василия, перечислялись основания для отстранения священника от занимаемого церковного поста: прелюбодейство, гомосексуальность, скотоложество, «противоестественные» сношения с женой и занятия колдовством⁶⁹. Во многих уставах на лишенного сана священника предусматривалось наложение длительной епитимьи: от пяти до семи лет за прелюбодеяние, десятилетней — за «содомию»⁷⁰.