"А се грехи злые, смертные..": любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.).

Пушкарева Наталья Львовна

Женщина, упившаяся допьяна, как бы сама накликивала на себя беду. Православная Церковь воевала с пьянством, считая его отягчающим обстоятельством любого преступления. Женщина, которую обесчестили пьяной, в равной степени несла ответственность за то, что стала жертвой¹¹⁵. Мужчина, совершивший насилие под воздействием алкоголя, осуждался скорее за пьянство, нежели за прочие преступления; именно приверженность к выпивке вводила его во зло¹¹⁶. Германский посланник в Московии семнадцатого века Адам Олеарий так сообщает об изнасиловании пьяной женщины:

«...Упившаяся женщина вышла из кабака, свалилась на улице неподалеку и тотчас же уснула. Мимо прошел еще один пьяный русский и, заметив лежащую полуобнаженную женщину, воспламенился страстью и улегся рядом, чтобы потушить загоревшийся огонь, невзирая на белый день и людную улицу. Он так и уснул, лежа рядом с пьяной. Мальчишки собрались в кружок подле этой скотской пары, долго хохотали и шутили, пока не появился старик и не набросил на лежащих сермягу, чтобы прикрыть

срам»¹¹⁷.

Во время описываемого происшествия никто не вступился, чтобы предотвратить изнасилование, а бедственное положение женщины не вызвало симпатии даже у критически настроенного иностранного наблюдателя. Однако, если подобные случаи обращали на себя внимание властей, их расследовали столь же тщательно, как и прочие серьезные правонарушения. В российских государственных архивах сохранился отчет, схожий в общих чертах с рассказанной Олеарием историей.

В деревне Дмитровская обнаружили неизвестную женщину, сильно избитую и изнасилованную. Деревенские жители отрицали какое бы то ни было свое участие в преступлении. Кое-кто опознал эту женщину как Таньку, пришедшую в деревню из расположенного неподалеку гарнизона стрельцов. Нашлись те, кто сообщил, что видел ее валявшейся на улице пьяной. Подозрение немедленно пало на солдат, расквартированных в деревне. Один из них, Пронька Высоцкий, по прозвищу Шило, заявил, что видел двоих барабанщиков, Софоньку и Сеньку, избивавших некую женщину, а затем набросивших поверх нее плетень и начавших расхаживать взад-вперед. В своем первом заявлении Пронька Шило обвинил еще и солдата Савостьку в соучастии, но затем отдал ему должное, показав, что это именно он прогнал этих двоих барабанщиков. Все трое упомянутых в показаниях Шила отрицали какую бы то ни было связь с происшедшим, но их собственные показания расходились друг с другом. В целях разрешения конфликта суд распорядился пытать раскаленным железом всех причастных к делу, включая Проньку Шило. Под пыткой ряды подозреваемых разрослись, и в них очутились солдат Васька и домохозяин Проньки Шила Еремка Андреев. К этому моменту женщина пришла в себя, заявила, что напал на нее Шило, и умерла. Расследование, проведенное судом, вскрыло дополнительные обстоятельства. Во-первых, милосердные сестры, ухаживавшие за умирающей женщиной, доложили, что анус у нее был в шрамах, что указывало на изнасилование. Во-вторых, женщина была безоговорочно опознана. Она была женой солдата, и в свое время ее публично высекли за прелюбодейсгво. В-третьих, первоначальное свидетельство Проньки Шила, обвинившего Софоньку и Сеньку, было опровергнуто дознавателем, сообщившим, что место преступления не было видно со двора Проньки, а плетень, о котором шла речь, весь зарос травой и явно не снимался с места. Мало-по-малу правда стала выходить под пьгпсой наружу. В конце концов выяснилось, что Пронька Шило наткнулся на пьяную Таньку и имел с нею секс вместе с Савостькой и Васькой. Все трое утверждали, что Танька была не против. В конце дня Танька отправилась к Проньке Шилу скандалить. Домохозяин Еремка Андреев отказался впустить ее и сбил с ног. Затем Пронька отволок ее от дома, изнасиловал еще раз и отхлестал березовой розгой.

Средневековая система судебного дознания на Руси не требовала осуждения по конкретному обвинению. В данном случае было ясно, что совершено преступление: умерла женщина, а до того три солдата имели с нею недозволенный секс. Хотя жертва вряд ли являлась подарком для общества, суд не мог пренебречь тем, что по отношению к ней было совершено правонарушение. Пронька, Савостька и Васька были посажены на десять месяцев в тюрьму, а затем вернулись в свои полки. Шило, как наиболее виновный из всех, был высечен перед освобождением¹¹⁸. Для государственной власти было важнее, чтобы солдаты несли службу, а не чтобы они отбывали наказание за оскорбления и увечья, нанесенные прелюбодейке.

Дурное обращение с женами

Дело Проньки Шила и известные нам примеры отношения в народной среде к изнасилованию показывают, что общество средневековых славян обладало высоким уровнем терпимости к насилию над женщинами. Германский путешественник шестнадцатого века барон фон Герберпггейн сообщал, что с русскими женщинами обращаются плохо: их запирают в домах и не заботятся об их безопасности, а родня поступает с ними крайне немилосердно. Русские женщины, утверждал он, подобно прочим русским холопам, воспринимают побои как знак доброго к себе отношения¹¹⁹. Адам Олеарий, который в порядке подготовки к поездке на Русь прочитал воспоминания Герберштейна, опровергал утверждение, будто бы русские женщины любят, чтобы их били, но соглашался с тем, что такого рода практика была широко распространена, причем полагал, что всё это было ими вполне заслужено, ибо русские женщины невоздержаны на язык, пьяницы и прелюбодейки¹²⁰. Сэмюэль Коллинз также рассказывает о традиции битья жен, символизируемой плеткой, которую дарят мужу во время простонародной свадебной церемонии, однако отмечает, что родители замужних женщин обыкновенно вмешивались, чтобы предотвратить серьезные злоупотребления силой¹²¹. Вопреки сложившемуся мнению, будто Церковь относилась безразлично к дурному обращению с женщинами, русское церковное право - в отличие от южнославянского - содержало нормы, защищавшие женщин от разбушевавшихся мужей.

В русских источниках подтверждается, что мужья били своих жен и дочерей; но их насилию имелся предел. Во-первых, бить женщину могли только отец или

муж; даже свекр или шурин не имели права на законных основаниях бить свойственницу. Если они не доказывали, что действовали по справедливости, их ждало такое же наказание, как и любого постороннего¹²². Сыну ни под каким предлогом не разрешалось поднимать руку на мать¹²³. Женщина, полагавшая, что с нею дурно обращаются, могла искать защиты в суде епископа. Согласно одному из документов семнадцатого века, вдова Капилица, дочь Григорьева, обвиняла своего свекра в том, что тот дурно обращался с нею и отказывался ее содержать. Хотя свекр отрицал предъявленные обвинения, но все же благоразумно предпочел договориться с Капилицей вне суда¹²⁴. Точно так же в четырнадцатом веке в Новгороде одна женщина послала берестяную грамоту дознавателю архиепископа с жалобой на побои ее пасынком¹²⁵.

Церковь предоставляла мужу право телесно наказывать жену, когда та что-то делала не так, но насилие ради насилия не поощрялось. В «Домострое» — наставлении шестнадцатого века по ведению дома и хозяйства — мужей предупреждали не пользоваться деревянными палками или железными прутьями для наказания жен и не бить их по лицу, по ушам и по животу, чтобы женщина не ослепла, не оглохла, чтобы у нее не появились больные зубы и чтобы не было выкидыша. Жен можно было бить только наедине, без злобы, за «обиду великую», как то: неповиновение или невнимание¹²⁶. Существование подобных указаний свидетельствует о том, что на мужчин в смысле сдержанности было нельзя положиться. Законные ограничения на битье жен были значительно слабее. Муж не обязан был отчитываться, по справедливости ли он бьет жену. Она же могла протестовать против подобного обращения, только если это было «какое злое дело» или в опасности оказывалась ее жизнь. При данных обстоятельствах женщина имела право на развод¹²⁷. Муж, нанесший увечье беременной жене, от которого произошел выкидыш, был виновен в грехе, но жена не получала никакого возмещения и не могла освободиться от уз брака¹²⁸. Получить развод женщина могла только в случае, если супруг угрожал ее экономическому благополучию, влезая в крупные долги, продавая себя и ее в неволю, или если он был запойным пьяницей. Если муж оказывался прелюбодеем и одновременно бил свою жену, она могла развестись с ним, сделав ему предупреждение¹²⁹. По отдельности прелюбодейсгво и побои не создавали достаточной причины для развода.

Но несмотря на наличие подобных юридических ограничений прав жены искать освобождения от дурно обращавшегося с нею мужа, дошедшие до нас протоколы церковных судов указывают на то, что женщинам действительно удавалось добиваться удовлетворения своих прошений о разводе на основании физического насилия над ними. Благодаря этому норма церковного права, разрешавшая развод в случае изнасилования в браке, была распространена и на несексуальные виды насилия¹³⁰.

Некая Иринка и ее отец Гришка Филиппов, сын Попов, подали жалобу на ее мужа Ведёния и его отца Ариста Кондратова. Правая рука Иринки была до такой степени изувечена побоями мужа, что женщина не могла более работать. Опасаясь за жизнь дочери, Гришка забрал ее домой. Иринка хотела уйти в монахини и требовала, чтобы муж и свекр купили ей келью и обеспечили содержание. Поначалу Арисг вообще отрицал, что Иринку били; Ведений же заявил, что он только «поучил ее за непослушание». Иринкины увечья, заявляли они, - это результат несчастного случая, а не их действий. Соседи свидетельствовали в пользу Иринки, говоря, что она была целомудренной женой и усердным работником, так что побои наносились незаслуженно. Перед лицом подобных свидетельств Ведений и Арисг пошли на урегулирование тяжбы без суда. Было так устроено, что Иринка стала жить отдельно от мужа, у «добрых людей», лечивших ее увечья. Ведений обеспечивал ее ежегодной выдачей меры ржи, по полмеры проса и овса, пуда соли и четырех алтын на одежду¹³¹.

В результате подобного же дела Татьяница и ее отец Брошка Иванов выиграли на суде у ее бывшего мужа Гаврилки-шляп-ника. В продолжение шести лет брака Гаврилка бил Татьяницу и угрожал отрезать ей нос и продать в неволю. А за два года до суда Гаврилка вынудил беременную тогда Татьяницу принять монашеский обет. Гаврилка тотчас же женился вторично. Татьяница не возражала против ухода от дурно обращавшегося с нею мужа, но потребовала, чтобы тот вернул ей приданое и обеспечил ее собственной кельей и содержанием в монастыре. Архиепископ назначил расследование и постановил, что если Татьяницына жалоба подтвердится, Гаврилка будет обязан выплатить все, что она запросит¹³².

Дело Анницы, дочери Алексеевой, наиболее примечательно с точки зрения судебной защиты женщин от жестокостей домашнего насилия. Муж Анницы, Васька Кучкин, поначалу обратился к митрополиту Павлу Сибирскому с прошением о разводе на основании прелюбодейсгва жены; муж якобы застал ее с любовником. Митрополит, сочтя Васькино заявление неопровержимым, уже готов был удовлетворить эту просьбу, но тут Ан-ница показала, что уже почти год живет отдельно от мужа, потому что боится, что он ее убьет. Таким образом митрополиту пришлось выбирать между двумя основаниями для развода: прелюбодейсгвом жены и попыткой преднамеренного убийства со стороны мужа. Митрополит предпочел выбрать последнее, обосновав свое решение тем, что, с его точки зрения, дурное обращение с женой - правонарушение гораздо более значимое и гораздо более серьезное¹³³.