"А се грехи злые, смертные..": любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.).

Пушкарева Наталья Львовна

Церковные иерархи не полагались целиком и полностью на самих священнослужителей, чтобы те добровольно докладывали о своих прегрешениях. С тем чтобы предотвратить общественное возмущение и уберечь моральный авторитет приходских священников, Церковь создала систему иерархического надзора. У каждого священника был духовный отец, кому он и

14 «А се грехи злые, смертные...» исповедался в своих грехах. Духовный отец, которым обычно являлся другой «белый» священник, постарше и побогаче опытом, сам решал, достоин ли его подопечный и далее пребывать в священническом звании. О любом несоответствии чину духовный отец обязан был сообщать епископу, но сам духовник не имел права проявлять излишнюю жесткость к своим подопечным, ибо грешный приходский священник все же лучше, чем никакой¹⁸⁰.

Высшие разряды церковной

иерархии пополнялись не из числа приходских священников, но из среды монастырского клира. Первоначальные каноны предписывали безбрачие епископам, митрополитам и патриархам. Если человек, избранный епископом, оказывался женатым, они обязаны были догово_: риться с женой о раздельном жительстве. Чтобы избежать скандала, жену следовало отправить в отдаленный монастырь¹⁸¹. Из анналов церковной истории известен не один случай, когда мужчина, домогавшийся епископства, разводился с женой против ее воли, чтобы добиться назначения на пост. Вот почему в покаянных вопросниках, подготовленных для русских патриархов, выяснялось, не выгнал ли епископ жену беспричинно¹⁸². Чтобы предотвратить такого рода скандал, кандидатов на епископские должности предпочитали изыскивать из рядов монастырского клира.

Моральный уровень кандидата на пост епископа играл огромную роль, ибо на него, в частности, возлагались обязанности по контролю за исполнением правил сексуального самовыражения как со стороны клира, так и со стороны мирян. Священнослужитель, предававшийся блуду, считался непригодным для занятия епископского поста¹⁸³. Епископ, занимающийся блудом после рукоположения, лишался сана и подвергался десятилетней епитимье¹⁸⁴. А поскольку епископы сотрудничали со светскими властями в области утверждения закона и порядка (по крайней мере, так считалось), сексуальные прегрешения епископа не могли не обратить на себя внимания светского мира. По этой причине устав Стефана Душана постановлял, что епископ, уличенный в блуде, наказывался согласно гражданским законам «с усекновением членов»¹⁸⁵.

Монастырский клир

Монастыри развивались как места, где мужчинам и женщинам становилось возможным посвящать свои жизни молитве, размышлениям религиозного характера и благотворительности в отрыве от мирской суеты и искушений. Православные богословы описывали монастыри как «рай на земле»; стать монахом было все равно, что принять «ангельский чин». Однако если монастырь предназначался для выполнения своих функций духовного центра, воплощая божественный порядок Царствия Небесного, то его обитатели должны были отъединиться от мирских желаний, включая сексуальные. Православные церковнослужители не недооценивали трудности этой задачи, особенно с учетом способности дьявола искусить даже людей, живущих в святости, и свести их с пути праведного.

Испытание безбрачием

Православные церковнослужители, прекрасно зная о трудностях, сопряженных с безбрачием, настаивали на том, чтобы все мужчины, выразившие заинтересованность в переходе в монашество, были тщательно расспрошены относительно способности их прожить без женщин¹⁸⁶. Московский собор 1667 года издал постановление, требующее от всех кандидатов на монастырскую жизнь пройти трехлетний проверочный период. В случае «нужды» (что это такое, не уточнялось) данный период мог быть сокращен до полутора лет. Дети в качестве послушников не допускались, поскольку слишком много молодых людей позднее отказывались от обетов, принятых в незрелом возрасте¹⁸⁷.

Дьявол, как предупреждали церковные деятели, только и ждал, как бы нарушить благочестивую жизнь монахов, навлекая на них похотливые желания в самые неподходящие моменты. Русский святой Нил Сорский рекомендовал следующее средство противостояния подобному нападению: «Когда на нас надвигается искушение блудодейства, полагаю, что для нас целительно также думать о нашем монашеском состоянии; ибо мы приняли на себя чин ангельский, а как можно топтать совесть свою и осквернять святой облик свой подобной мерзостью? Можно также рисовать в глазах своих, сколь постыдный и позорный пример в глазах людей мы будем собой представлять, и это тоже сможет помочь противостоять недостойным мыслям... А когда натиск особенно яростен, мы должны встать

на ноги, возвести очи к небесам, воздеть руки и молиться, как наставлял нас Григорий Синайский, и тогда Господь рассеет эти злые наваждения... Избегайте каких бы то ни было бесед с женщинами и даже самого вида их; сторонитесь юных, безбородых, женственных лиц, ибо сам дьявол заготовил эти ловушки для монахов. И если такое возможно, никогда не оставайтесь наедине с этими людьми, как бы необходимо это ни казалось»¹⁸⁸.

Исходя из предполагаемой угрозы контакта между полами, иерархи косо смотрели на любые неделовые контакты между монахами и мирскими женщинами. Монастырям не разрешалось держать женскую прислугу — безразлично, из числа рабынь или свободных людей¹⁸⁹. Только монахам «добропорядочного преклонного возраста» разрешалось выслушивать женскую исповедь; предпочтительнее было исповедаться своему женатому приходскому священнику¹⁵⁰. Такого рода политика находилась в резком противоречии с византийской традицией, согласно которой мирскую исповедь выслушивали только священники-монахи. У южных славян зародилась практика исповеди приходским священникам, поскольку в первые века после принятия христианства монахов было еще мало, а оттуда этот порядок пришел на Русь¹⁹¹. Несмотря на существование многочисленных правил, запрещавших монахам служить духовными руководителями мирских женщин, те, однако, продолжали исполнять подобные функции на протяжении всей истории славянских православных Церквей. Практика эта поощрялась святоотеческой литературой, где описывалось, сколь велики духовные блага, обретаемые мирскими женщинами от монахов-исповедников¹⁹².

Чтобы избежать сексуальных прегрешений, главы раннехристианских Церквей настаивали на устройстве раздельных монашеских учреждений для мужчин и женщин. Если бы мужчины и женщины пребывали в одной обители, грех искушения был бы слишком велик, и менее великодушные разумом миряне могли бы предположить отсутствие целомудрия даже в том случае, если бы все было в порядке. Вот почему первоначальные церковные каноны запрещали создание смешанных монастырей¹⁹³. Женщинам не разрешалось даже ненадолго оставаться на ночь в мужских обителях¹⁹⁴. Женщинам также воспрещалось жить в мужских монастырях, нося мужскую одежду, на том основании, что женщинам нельзя пытаться переменить свою сущность¹⁹⁵. Однако многочисленные жития святых напрямую противоречили подобным установлениям. Героини их канонизировались как раз потому, что прожили жизнь, совершая добрые дела в духе смирения и самоотречения, для чего переодевались в мужское платье¹⁹⁶.

Несмотря на многочисленные постановления, воспрещавшие монахам и монахиням пребывание в одном и том же монастыре, практика подобного рода продолжалась. В 1410 году русский митрополит Фотий счел необходимым распорядиться, чтобы монахини изначально покинули мужские обители;¹⁹⁷ а Московский собор 1667 года, наоборот, вновь обратился к проблеме смешанных монастырей, настойчиво утверждая, будто бы в начальный период христианства обиталища для монахов были преднамеренно удалены от мест жительства монахинь, с тем чтобы воспрепятствовать искушению. Монахам любого возраста и положения не разрешалось общаться с монахинями; подобное общение воспринималось как «опасное и нехорошее»¹⁹⁸.

Но даже когда монахи и монахини жили в разных обителях, иерархи не переставали сетовать по поводу ненадлежащего общения между ними. Митрополит Иоанн П сокрушался по поводу разгульных пиршеств, устраивавшихся в монастырях: «Что же нам делать, если в монастырях постоянно устраиваются пиры, куда приглашаются вместе мужчины и женщины, а монастыри соперничают друг с другом, кто устроит лучший пир? И усердие их направлено не на служение Господу, а на вещи дьявольские, и влечет их за десницу одна лишь ложь; видя же образец милосердия и покоя душевного, они его рушат... Епископу следует запрещать такое изо всех своих сил и наставлять, что пьянство есть зло, ведущее к потере Царствия Небесного, поскольку пьянство влечет за собой множество других зол: невла-дение собой, нечистоту помыслов, блуд, сквернословие, божбу, не говоря уже о злых делах наподобие этого, а также о болезнях телесных»¹⁹⁹.