А я до сих пор жива. Исповедь особенной мамы

Raymond Irina

Твою суть я уже поняла. Я – взрослый человек, повидавший в своей жизни слишком много, поэтому я – сильная и умная. Я знаю себе цену, другие тоже знают, поэтому уважают и любят. Мне не нужна твоя любовь ко мне. Мне надо, чтобы ты любила моего сына, если ты его жена. Этого я не наблюдаю. Он тебя любит. Ты его нет. Ты – упрямая эгоистка, которая привыкла быть центром внимания в своей семье. Ты пользуешься любовью моего сына, позволяя себя любить. Этакая восьмилетняя беременная девочка. Ему нравится тебя опекать.

Ты сейчас пытаешься нас разъединить. Ревнуешь его ко мне. Устраиваешь ему сцены. Глупо. Я – его мама, которую он любит, и будет любить всю жизнь. А ты – только жена. Просто первая,

но можешь быть не последней. Всё, что сейчас происходит, для тебя только игра, не больше. Другого объяснения твоему поведению я не вижу.

Пока Денис счастлив, у него всё в розовом цвете. Он не хочет тебя обижать, но ты-то запросто. А зря!

Что ты сделала в своей жизни стоящего? Вышла удачно замуж за хорошего, заботливого, умного, доброго мальчика. Только ты ещё не поняла, что он не из детдома, не из капусты и не аист его принёс. Это я его родила и воспитала, поэтому патологически не могу быть сволочью, какой ты меня считаешь.

Вот твои поступки, из которых я сделала свои неутешительные выводы: ты запросто решила избавиться от вашего первенца; после гибели Димки, ты уехала отдыхать на море, где развлекалась с девочками и не только; твоё постоянно неумное «нет»; ты не заботишься о своём муже. Так почему ты решила, что я должна угождать тебе и быть счастлива от того, что ты – жена моего сына. Меланья, ты пока просто хорошенькая молоденькая девушка, не красавица. Поэтому ты меня пытаешься меня как-то принизить ( глаза карие, некрасивые…). И умом ты не блещешь. У каждого ровно столько тщеславия, сколько ему не хватает ума. Твой снобизм и инфантилизм мне не интересны, но ты – жена моего единственного сына. И я хочу, чтобы он был здоров и счастлив.

Если Денис тебе не безразличен и, как ты говоришь, его любишь, то нам надо поговорить и договориться о чём-то стоящем. Составить негласный договор. Другого пути нет».

Конечно, письмо не из приятных, но не могу льстить и «приседать» пред кем-то. Меланья проигнорировала моё послание. Делала вид, что не получала ничего. Не могла же я её принудительно заставить со мной разговаривать. Жизнь продолжалась.

Павел иногда заезжал ко мне домой. Всё, что он пытался наладить в данной ситуации, уже не имело никакого смысла. Для меня. У него, вероятно, была призрачная надежда на возобновление наших отношений. Только я не видела его в своей жизни совсем. Для меня измена – это конец: не смогу ни понять, ни простить. У каждого свои ценности. У меня такие.

Говорят:

– Если сильно любишь, то простишь.

Именно, потому, что сильно люблю, не прощаю. Не могу переступить в этом случае через себя. Вот своих сыновей могла и понять, и простить в любом случае. В то время так думала. Всегда была сумасшедшей мамашей и за детей, без преувеличения, хоть в огонь, хоть в воду. Мои сыновья это и знали, и видели. Мужчины в моём театре жизни всегда оставались на вторых ролях. Я, конечно же, женщина, но сильная женщина: всё могу сама. Серой жалости мне не требуется ни от кого.

Беллетристика и казустика –

Сотворённая чепуха.

И слезами года разрушены.

В мелких камушках колея.

Босиком, кровоточа ранами,

Я иду, шлейф обид волоча.

И на пир не бываю званой я.

Всё в миру. А зачем огорчать?

Пожинаю всё то, что сеяно.

Пусть не мной, даже кем-то другим.

Иногда так душа расстреляна…

Рассмеюсь, надевая грим.

Перелесочки и колдобины –

Испытания наяву.

Сердце латано-перештопано.

Всё закончить бы. Но живу.

Молодые ещё жили у меня. В их квартире шёл ремонт полным ходом.

Путешествие в Египет – мой свадебный подарок для них. Все финансовые

расходы брала на себя. Никак не могла уговорить ни Дениса, ни Меланью поехать отдохнуть. Все мои доводы, что, когда родится ребёнок, то путешествовать они не смогут долго, не убеждал их. Деньги в руки им не отдавала, потому что знала: потратят всё на какие-нибудь «деревяшки» в квартиру. Очень хотела, чтобы мой младший хоть как-то отдохнул от всего. Нелёгкие жизненные ситуации подкосили, конечно, и его. Дениска так давно не уезжал из города. Новые заботы, его собственная семья не отпускали сына. Беременная капризность Меланьи во главе угла. Будущая мама много спала и наслаждалась тем, что все вокруг суетятся, исполняя её требования.

Мой проект начал осуществляться. Большая стройка требовала много моего времени, которое уходило на дизайнерский контроль. Появились дополнительно мелкие заказы. Времени на себя и на дом почти не оставалось.

Ответственность – одно из моих качеств характера. Этому научили ещё в детстве. Мой бизнес начал двигаться вперёд, а это ответственность перед своими рабочими и перед заказчиками. Мой дом и моя семья – тоже ответственность. Но времени на дом и семью оставалось совсем немного. У Дениса уже была жена, которая могла организовать своё время так, чтобы успевать ему, хотя бы, готовить еду. Об этом я детям и объявила за ужином. Дениске нужна диета с его возобновившимся заболеванием сердца. Решение они приняли странное: обедать и ужинать в кафе. Меланья, вероятно, не могла себя напрягать какой-то готовкой для любимого мужа. Трещина в наших отношениях ширилась. В моём доме появилась нехорошая тишина, которая в любой момент могла взорваться. Младший делал вид или на самом деле не понимал, что назревает взрыв.

Приняла и это. Надежда на какую-то помощь от Меланьи или от Дениса улетучилась. Для себя разносолы не готовила. Всё на быструю руку. Вот Шурке всё равно надо варить каши с мясом. Очень люблю своих звериков, чтобы травить их кормами. Светика, конечно, как всегда, выручала. И погуляет, и накормит, хотя у неё самой своя семья и свои собаки. Незаменимый друг. Не подруга. Именно, друг. Ценю.

Наступивший июнь был моим ужасом, который увеличивался в разы с каждым днём. Он стоял такой же жаркий, как и тот, в прошлом году, где невыносимо – ослепительное солнце выжигало мне глаза и сжигало душу. Приближалась годовщина моего старшего сына. Первый жуткий год без сына был только первым годом. Потом будут года. То, что первый, не самый тяжёлый, ещё не могла знать. Десять дней до 17 июня и десять дней после – временной отрезок моего небытия на физическом уровне. То, что так будет, практически, каждый год, тоже не знала. Меня будто выключили из всех земных дел. Одни рефлексы, как у собаки Павлова. Надо, делаю, но не понимаю, что и зачем. Такое состояние не объяснить. Хочется сбежать к сыну и жить там, с ним вместе. Или не жить. Но с сыном. Состояние сомнамбулы. Шурка, как всегда, сопровождала меня. Лежала рядом и бдила.

Боль складывала пополам. Моя собака принималась лизать мне лицо, руки, которые были горькими от слёз. Если её нежности меня не успокаивали, она придвигалась близко-близко и била лапой долго и больно. Лапа тяжёлая, а ещё Шурка специально выпускала когти – настоящая лапа медведя. Она просчитала, что так будет действенней. Черныши – собаки с интеллектом. Моя Шурка – уникум. Все это признавали. Физическая боль заставляла вернуться обратно в реальность. Димка, как всегда, улыбался с фотографии. Дениса, как всегда, не было рядом. Он не понимал и не хотел понимать меня в такие моменты. Ему проще отстраниться и подождать, когда я сама справлюсь со своим состоянием. Как же я ждала от него, как от своего сына и как от единственного мужчины в семье, тепла: объятий и слов.