А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
именно сейчас, потому что Россия стоит перед новым историческим
катаклизмом, перед новой «Куликовской битвой»:
Опять над полем Куликовым
Взошла и расточилась мгла,
И словно облаком суровым,
Грядущий день заволокла.
Едва ли этот предстоящий катаклизм можно и должно воспринимать как
столкновение «народа» и «интеллигенции», представляемых как мертвенно
противостоящие друг другу социологические категории. Такое толкование не
допускается
нашел единую и широкую историческую основу совокупности современных
противоречий, наиболее обобщенно понимаемых. Не допускает подобного
узкого «социологического» понимания и сложная диалектика становления
новой личности на основе истории, развиваемая и во всем цикле, и в прозе
Блока. Не допускает его и вся предшествующая эволюция Блока-поэта,
проблематика его книг «Нечаянная Радость» и «Земля в снегу». Как бы итоги
всему этому подводятся в цикле «На поле Куликовом».
Проза Блока дает поводы к прямым аналогиям между разными «станами» в
Куликовской битве и современными отношениями «народа» и
«интеллигенции», и, следовательно, к узкосоциологическому толкованию самих
этих аналогий. Элементы такой прямолинейности в прозе (а отчасти и в
черновых вариантах стихов) следует относить к трудностям, издержкам идейно-
духовного роста поэта. Но ведь и в прозе Блока к концу 1908 г., главным
образом в связи с работой Блока-поэта (развитие темы цикла «На поле
Куликовом»), устанавливается понимание «народа» и «интеллигенции» в
единстве их исторически противоречивых отношений. Следовательно,
подобному механически противопоставляющему ограничительному
толкованию противоречит даже отдельно взятая проза Блока — и в ней все это
толкуется шире, и в ней недаром же говорится об отклонившейся «стрелке
сейсмографа», предвещающей события наиболее общие, грозные и
катастрофические. А контекст всего творчества Блока в целом непреложно
говорит, что поэт понимает под такой катастрофой неизбежно надвигающийся в
стране новый революционный взрыв. О поведении человека в таком новом
революционном взрыве и говорится в финальном стихотворении цикла «На
поле Куликовом»:
Но узнаю тебя, начало
Высоких и мятежных дней!
Над вражьим станом, как бывало,
И плеск и трубы лебедей.
Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем
Теперь твой час настал. — Молись!
Блок ищет в этом гениальном цикле утверждения действенного, исторически
активного поведения человека в неизбежно надвигающемся,
грандиозном общественном конфликте.
«На поле Куликовом» закономерно завершает движение Блока в
революционные годы, и поэтому находимая в цикле новая концепция
творческого единства не может толковаться в духе соловьевских идей
«синтеза». Однако развитие Блока, происходящее судорожными взрывами,
скачками, стихийно и противоречиво, может дать поводы к таким
истолкованиям, — этими поводами пользуются Андрей Белый и Сергей
Соловьев для «примирения» с Блоком. После годов напряженных полемик,
литературно-общественной вражды они находят, что открывающийся циклом
«На поле Куликовом» новый этап творчества Блока возвращает его к
соловьевству. Именно так истолковывали они оба впоследствии свое
«примирение» с Блоком в 10-е годы, ссылаясь при этом на впечатление,
произведенное на них чтением цикла «На поле Куликовом». Откровеннее и
проще говорит об этом С. М. Соловьев: «Появились стихи Блока “На поле
Куликовом”, где я радостно узнал мощные и светлые звуки прежнего певца
“Прекрасной Дамы”»169. Далее, в качестве доказательства возвращения Блока к
соловьевству, цитируется кульминационное стихотворение цикла, причем
выделяется только появление светлого образа единства и опускается
уточняющая характеристика самого исторического этапа; затем сюда
присоединяется соответствующим образом интерпретированный доклад Блока
1910 г. о символизме. Более сложное построение возводит Белый, тоже
отправляющийся от цикла «На поле Куликовом»: «Я случайно прочел в
Волынской губернии стихотворение “Куликово поле”, и действие этого
стихотворения на меня было действием грома… “Куликово поле” было для
меня лейтмотивом последнего и окончательного “да” между нами». Белый
пытается обосновать свое примирение с Блоком в духе теософии, овладевшей
им с 10-х годов и толковавшейся им в связях с соловьевством, — оказывается,
годы вражды с Блоком «… соединили нас в духе»170. Принося Блоку
«… покаяние во всем том, что было…»171, Белый в своих ранних мемуарах
169 Соловьев С. М. Воспоминания об Александре Блоке — В кн.: Письма
Александра Блока, с. 33.
170 Белый Андрей. Воспоминания об А. А. Блоке. — Записки мечтателей,
1922, № 6, с. 119.
171 Письмо Андрея Белого Блоку от конца августа — начала сентября
1910 г. — Александр Блок и Андрей Белый. Переписка, с. 233.
опирается на анализ финальных стихотворений цикла, устанавливая в них