А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
Блок рассматривал в позднюю пору как посвященное этой его главной теме,
теме России: «Не я один поражен был на вечере в Тенишевском зале подбором
стихов, исключительно зловещих, и тоном голоса, сумрачным до гневности. —
“О России, о России!” — кричали ему из публики, после стихов из цикла
“Пляски смерти”. “Это все — о России”, — почти гневно отвечал он»173.
Говорить так с полным основанием Блок мог только после нахождения нового
творческого единства в цикле «На
«Итальянские стихи» иначе освещают и развивают ту же единую тему.
Мысли об общественной реакции в России питают трагическую мрачность,
173 Зоргенфрей В. А. А. А. Блок. — Записки мечтателей, 1922, № 6, с. 146 –
147.
владеющую Блоком и перед поездкой в Италию, и во время самой поездки. В
письме к матери от 19 июня 1909 г. из Милана Блок пишет: «Трудно вернуться,
и как будто некуда вернуться — на таможне обворуют, в середине России
повесят или посадят в тюрьму, оскорбят, — цензура не пропустит того, что я
написал» (VIII, 288). При этом Блок признается: «Единственное место, где я
могу жить, — все-таки Россия, но ужаснее того, что в ней (по газетам и по
воспоминаниям), кажется, нет нигде» (там же). Объяснение такой трагедийной
двойственности восприятия России издалека следует искать в том едином
комплексе, в котором все это возникает. Среди писем Блока от первой половины
1909 г. есть единственные в своем роде документы по ясности выражения
общественной позиции поэта: это письма к В. В. Розанову. В них с
необычайной четкостью выражается, в качестве идейно-мировоззренческой
основы, историческая перспектива, в которой Блок видит Россию. Есть Россия,
которую Блок никогда не примет: «… смертная казнь и всякое уничтожение и
унижение личности — дело страшное, и потому я… не желаю встречаться с
Пуришкевичем или Меньшиковым, мне неловко говорить и нечего делать со
сколько-нибудь важным чиновником или военным, я не пойду к пасхальной
заутрене к Исакию, потому что не могу различить, что блестит: солдатская
каска или икона, что болтается — жандармская епитрахиль или поповская
нагайка. Все это мне по крови отвратительно» (письмо от 17 февраля 1909 г.,
VIII, 274 – 275). Эта самодержавно-чиновничья Россия отвратительна Блоку
«по крови» потому, что — как опять-таки с необычайной ясностью здесь
сказано — Блок относит себя в смысле определенных традиций к старой
русской интеллигенции: «… я останусь в этом одном представителем разряда
людей, Вам непонятных и даже враждебных, представителем именно
интеллигенции…» (VIII, 274).
означает связывание себя с передовыми традициями старой интеллигенции, и
только в таком плане Блок считает себя связанным с современной
интеллигенцией. Идея связи и единства «народа» и «интеллигенции» в более
широком для Блока смысле, в перспективе нового этапа истории, выражена тут
опять-таки с необычайной ясностью: «… что народ, что интеллигенция —
вскоре (как я чаю и многие чают) будет одно» (VIII, 275). В письме
от 20 февраля 1909 г. еще четче выражены и непримиримость контрастов
старой и новой России, и сама перспектива истории как перспектива
революции: «Современная русская государственная машина есть, конечно,
гнусная, слюнявая, вонючая старость, семидесятилетний сифилитик, который
пожатием руки заражает здоровую юношескую руку Революция русская в ее
лучших представителях — юность с нимбом вокруг лица» (VIII, 277). Таким
образом, для Блока 1909 года идея «России» как исторически перспективного
мировоззренческого единства есть «… концепция живой, могучей и юной
России» (там же), или России будущего этапа истории. Во всем этом контексте
слова о том, что «единственное место, где я могу жить, — все-таки Россия»,
могут означать лишь одно: что только в России Блок находит перспективу
истории в ее жизненном выражении, в жизненных возможностях.
В письмах к В. В. Розанову, представляющих собой, в сущности, наиболее
последовательные выводы из блоковских исканий 1908 г., есть одна
особенность, на которую следует обратить серьезное внимание. Историческая
перспектива здесь предстает у Блока везде в конкретно-жизненной форме, для
него она всюду — вопрос о человеческой личности, о возможностях ее
раскрытия, движения и просто — элементарнейшего существования: не
случайно же и непосредственным предметом спора в письмах являются террор
и смертная казнь174. Речь идет о человеческой личности везде и всюду, в каких
бы аспектах ее ни рассматривать — в самом ли широком общественном (в
отношениях с государством, с людьми и т. д.) или в наиболее узких, чисто
индивидуальных. Именно с точки зрения интересов личности расцениваются и
конкретные явления современной общественной жизни, и тут-то и заявляет
Блок — решительно и категорически, — что «как часть целого я принадлежу к
известной группе, которая ни на какой компромисс с враждебной ей группой не