А. Блок. Его предшественники и современники

Громов П.

исторического времени, преломляющихся как в искусстве, так и в личном,

индивидуальном человеческом сознании; говорится, далее, о слиянии этих

противоречий, о слиянии «всего воедино». Следовательно, в особых

обстоятельствах, особой атмосфере предреволюционных лет как бы

представилась некая возможность снять, преодолеть, «слить воедино»,

превратить в гармонию эти противоречия. Слова же о «мистическом сумраке»,

очевидно, означают спутанность, затемненность

представлений,

способствующих такому слиянию. Парадоксальность ситуации в том, что

подобный выход из противоречий через слияние «всего воедино» представился

Блоку до творческого скачка, перелома, был одной из причин самого перелома.

Согласно другим, тоже более поздним объяснениям (в «Автобиографии» и

дневниковом комментарии 1918 г.), признаками скачка, окончательно его

оформившими, были: особая острота чувства катастрофичности весной 1901 г.,

особое обострение личного любовного чувства тогда же и, наконец, «все это

было подкреплено стихами Вл. Соловьева, книгу которых подарила мне мама на

Пасху этого года» (VII, 344).

При этом, согласно блоковскому контексту, самое выделение и

рассмотрение порознь этих отдельных слагаемых единого процесса носит

несколько искусственный характер: все они вместе предстают в комплексе, в

«слиянии всего»; рассматривая же их порознь, надо помнить, что обострение

индивидуального любовного чувства есть вместе с тем признак общей,

космической тревоги, а в том, что, по словам поэта, «… всем существом моим

овладела поэзия Владимира Соловьева» (VII, 13), — сказывается также и общий

кризис, и личная любовная тревога. Получается так, что необычайно

интенсивная увлеченность стихами современного, недавно умершего поэта

толкуется как «слияние всего», как духовный выход из наметившихся,

осознаваемых и чувствуемых жизненных противоречий. Но именно так — как

«слияние всего», как наиболее универсальный, всеохватывающий выход из

противоречий современного мира — рассматривал свою философско-

мировоззренческую систему и сам Вл. Соловьев. Поэтому надо попытаться

заново поставить неоднократно подымавшийся в специальной литературе

вопрос о соотношении между творчеством Блока и единым в своих разных

гранях — философской, публицистической и поэтической — творчеством

Вл. Соловьева. Разумеется, когда один и тот же человек пишет и философские

трактаты, и публицистические статьи, и стихи на интимно-лирические темы,

всегда есть известная сложность во взаимоотношениях между этими разными

родами литературной деятельности. Но даже и в случаях относительно разного

подхода

автора к разным граням своего творчества (как это было, скажем, у

Ап. Григорьева) проблемой является установление более или менее сложных

внутренних связей (иногда противоречивых) между этими различными родами

деятельности одного человека. В случае с Вл. Соловьевым этот вопрос о

соотношениях обстоит намного проще: общая тенденция его деятельности к

«слиянию всего» воедино настолько велика, что не будет особого огрубления,

если сказать, что стихи Соловьева — во многом иллюстрации на личном

материале к его общефилософским положениям и декларациям. Попытки

противопоставления философии и стихов Соловьева могут основываться или на

особых поводах, далеких от самой проблемы, или на простом недоразумении.

Увлечение Блока в начальные годы нового века философско-

художественными идеями Вл. Соловьева не было единичным явлением: именно

к этой поре обнаруживается, что Соловьев представляет собой наиболее

значительную, крупнейшую, в своем роде «собирательную» фигуру в общем

упадке русской буржуазно-дворянской философской мысли последних

десятилетий XIX века. Внимание к его философствованию привлекается

благодаря именно тому обстоятельству, что он предлагает видимый выход из

общего кризиса упадочной философской мысли. В той или иной степени

связаны с философией Соловьева такие на первый взгляд разные мыслители,

как Л. Лопатин, братья Трубецкие (представляющие, с другой стороны,

академическое философствование), В. Розанов, А. Волынский (при жизни

Соловьева полемизировавшие с ним, но в последующей деятельности

обнаруживающие определенное сходство своих идей с соловьевскими по

разным линиям), С. Булгаков и Н. Бердяев (начинавшие свой путь в совсем

иных традициях общественной мысли, но пришедшие к явному соловьевству),

наконец, представители «нового искусства», символизма и декадентства —

Д. Мережковский, Вяч. Иванов, Андрей Белый (наиболее близкие к

соловьевству, хотя подчас и отрицавшие этот факт) и т. д. Затем, совершенно

несомненно проникновение в начале нового века соловьевских идей в смежные

области гуманитарной деятельности — в публицистику, историю общественной

мысли, искусствознание. Такой относительно широкий резонанс идей

Соловьева может быть объяснен тем, что Соловьев с самого начала своей

деятельности обрушивается на «отвлеченные начала», на губительную

раздробленность, отдаленность от жизни старых научно-познавательных и