А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
Коневскому характернейшим признаком художественного движения в 90-е годы
представляется нарождение «мистического чувства», которое определяется им
так: «Это — ощущение пребывания личности в таких состояниях сознания,
которые находятся вне доступного обычным условиям восприятия предметов.
Это — соединение личного сознания с бытием его предметов, увеличение
сферы его самочувствия»46. Получается что-то вроде теорий «синтеза»; но
творчество И. Коневского
для Блока, например, И. Коневской прежде всего лирик, намечающий пути к
национально-русской теме в новой поэзии: «… он понял каким-то животно-
детским удивленным и хмельным чутьем, что это и есть — Россия» (V, 598).
Специфически мистические конструкции в стихах И. Коневского,
действительно, ощущаются мало. Напротив, для этих стихов характерна тяга к
особой и даже резкой конкретности, сближающей их с поэзией К. Случевского,
в свою очередь формировавшейся в традициях стиховой культуры 40 –
50-х годов. Резкость деталировки в сочетании с общей простотой стиховых тем
и форм говорит о том, что поиски лирического субъекта И. Коневской ведет в
направлениях, как-то соприкасающихся с молодым Блоком. Но философско-
45 Брюсов В. Я. Мудрое дитя (Творческие замыслы И. Коневского). — В кн.:
Коневской Иван. Стихи и проза. М., 1904, с. XVI.
46 Коневской Иван. Мистическое чувство в русской лирике. — В его кн.:
Стихи и проза, с. 199.
художественные теории (проникающие, конечно, и в стихи) и особенно
связывающая их центральная идея «соединения личного сознания с бытием его
предметов» заставляют говорить о параллелизме исканий Коневского с
мистико-религиозными конструкциями Соловьева. В итоге выходит так, что
художественные пути Блока, Коневского и Брюсова скрещиваются. С другой
стороны, становится ясно, что самое рассмотрение поэтических проблем
90-х годов и начала века будет односторонним, если мы будем игнорировать
философские теории (типа соловьевских), какими бы чуждыми эти теории ни
были нам сегодня.
При необычайно остром увлечении Блока поэзией Вл. Соловьева (а Блок
всегда считал встречу с этой поэзией одним из важнейших фактов своей
внутренней жизни), естественно, что перед молодым поэтом не могла не встать
также и проблема соловьевской философии. К ознакомлению с соловьевством
Блок был в какой-то степени подготовлен университетским изучением старой
идеалистической философии, и в особенности занятиями в семинаре по
Платону. Андрей Белый в конце своей жизни, пытаясь наиболее приемлемым
для себя способом объяснить постоянные идейно-творческие
Блоком, в качестве одной из причин этих разногласий выставлял неприязнь
Блока к философии и его неспособность к постижению философских проблем:
«Блок откровенно не любил философии; откровенно не понимал ничего в
ней»47. Как и во всех подобных случаях, мемуарные рассуждения Белого
формально соответствуют реальным фактам, но извращают, фальсифицируют
самую суть реальных споров и столкновений, о которых идет речь. Блок
действительно никогда не интересовался специально философскими
вопросами, как таковыми, как «чистыми» вопросами теории. Но он очень
интересовался философскими проблемами, подсказывавшимися ему его
творческой практикой, коллизиями русской жизни (как их понимал Блок), и
отвергал (подчас с болью, с внутренними мучениями) те теории и философские
построения, которые оказывались в итоге изучения и постижения их не
соответствующими его жизненному и духовному опыту. Философию
Соловьева, а также соответствующую ей интерпретацию Платона, в начале
своего ознакомления с ними, Блок просто не понимает: «… прихожу часто в
скверное настроение, потому что все это (и многое другое, касающееся самой
жизни во всех ее проявлениях) представляется очень туманным и неясным»
(VIII, 14) — так говорит Блок в письме к отцу от 1 декабря 1900 г. о своих
занятиях по Платону в соловьевском истолковании.
Проблема соловьевства как попытка осмысления и «перестройки»
современной жизни и современного человека встает по-настоящему перед
Блоком только тогда, когда Блок знакомится и входит в дружеское общение с
супругами Мережковскими, а затем с Андреем Белым. Беседы и споры с этими
людьми (особенно большое значение тут имела поначалу дружба с
З. Н. Гиппиус) были для Блока своего рода «школой» соловьевства. Духовный
опыт Блока в эту пору (чрезвычайно важную, ответственную с точки зрения
47 Белый Андрей. Начало века. М.-Л., 1933, с. 122.
становления его творческого мировоззрения) зафиксирован в юношеском
дневнике. Записи дневника длятся с конца 1901 по конец 1902 г. Чрезвычайно
знаменательно, что специфически соловьевского типа философствование
отсутствует на страницах дневника до записи от 26 марта 1902 г., в которой
сообщается о знакомстве с Мережковскими и вручении Блоку З. Н. Гиппиус
письма Андрея Белого в редакцию журнала «Новый путь». Только с этого
момента в дневнике появляются размышления на темы соловьевства в том