Абарат. Абсолютная полночь
Шрифт:
— И каждый раз новый синий.
— И новый карий.
— Надо же, — сказал Газ.
Улыбка Шалопуто увяла, оставшись только в его глазах.
— Я не знал. Извини, — сказал Газ.
— За что извиняться? — спросил Шалопуто.
— Ты не очень-то счастлив. Я не знал…
— Мы, тылкрысы, всегда хотим больше, чем дает нам судьба.
— Так не только у тылкрыс.
— Нет?
— Нет. Когда тебе кто-то нравится… или даже если ты кого-то полюбишь…
— Даже если полюбишь…
— Полюбишь.Именно так. —
— Может, чуть потише? — спросил Шалопуто.
— Почему? Она делает меня счастливым. До безумия. Я понимаю, что не должен так себя чувствовать, но она… не знаю… она гипнотизирует меня своими глазами. Синий, карий. Синий, карий.
— Ты и правда звучишь безумно. Осторожнее, — предупредил его Шалопуто. — Все слышат, что ты говоришь.
— Все равно, — ответил Газза. — Мне нечего скрывать. — Он повысил голос так, чтобы его услышали все, кто находился в глифе. — Я люблю девушку, которая свела всех нас вместе — Кэнди Квокенбуш. Никто из нас не был бы сейчас жив, если б не она, — напомнил Газ, и его голос вернулся к нему таинственным эхом, отразившись от сводчатых потолков и девятистенных комнат. — Но мы еще не спаслись. На Буреходе ждут, что мы вернемся: он больше, чем наш глиф, и в нем целая армия заплаточников — по одному на каждого из нас. Нож в каждое сердце.Именно это планировала для нас Бабуля Ветошь. Но мы свободны, и мы собираемся остаться свободными. Проблема в том, что есть семь тысяч ножей, которые все еще не использованы.
Отовсюду донесся шепот согласия — снизу и сверху, спереди и сзади.
— Кто-то хочет возразить? — закричал Газза.
На некоторое время воцарилась тишина, и любой несогласный мог высказать свое мнение. Но возражений не последовало. Кэнди была героиней Часа.
— Хорошо, — сказал он, улыбаясь. — Значит, все согласны. Мы должны вернуться. Мы…
— Подожди, — донесся женский голос от правого борта. — Прежде, чем мы повернем, есть то, что все должны знать. Корабль, на котором нас преследует Императрица, смертоносен. Он называется Буреход. Я видела копии планов его конструкции. Он собьет нас в мгновение ока.
Отовсюду послышался шепот сомнения:
Как она смогла увидеть планы?
На чьей она стороне?
— Я бы здесь не оказалась, если б не занимала правильную сторону, — сказала женщина. — Я хочу, чтобы Бабулю Ветошь судили за убийство. Моего брата Калту Мотрасса пытали и убили его швеи.
— За что?
— У нас нет времени… — начал Шалопуто, но вопрос был задан, и женщина уже отвечала:
— Меня зовут Джуна Мотрасс. Мой брат и его жена, Женева Персиковое Дерево…
— Жена? — тихо проговорил Шалопуто себе под нос.
С тех пор, как они познакомились благодаря Кэнди, он провел с Женевой много часов, но ни разу не слышал, чтобы она упоминала о своем муже, что казалось
— Джуна, — сказал он.
— Да?
— Вы хорошо знаете Женеву?
— Очень хорошо.
— Достаточно хорошо, чтобы ответить, какую книгу она помнит наизусть с начала до конца?
Непростой вопрос, который Шалопуто задал Джуне, вызвал среди беглецов одобрительный шепот, и разноцветные отсеки корабля перемешались: цвета соединялись с цветами, создавая оттенки, существовавшие только в эфирном измерении или в пространстве сверхвоображения.
— Разумеется, — без колебаний сказала Джуна Мотрасс. — «Завет Поттишаха». Оттуда ей известно каждое слово.
— Это правильный ответ? — спросил Газза.
— Ага, — кивнул Шалопуто. — Она действительно знает Женеву. Мы должны ее выслушать.
— Я знаю не очень много, — сказала Джуна. — Но могу с уверенностью сказать, что если мы попытаемся подойти к кораблю с любого борта, нас собьют.
— И что вы предлагаете? — спросил Газза. — Мы должны оставить Кэнди на острове? Взгляните! Только посмотрите!
По случайному совпадению он выбрал наиболее благоприятный момент, чтобы привлечь к Окалине всеобщее внимание, поскольку через две с половиной секунды вершина горы Галигали, чьи знакомые очертания в течение многих лет использовалась на банкнотах в 500 патерземов без необходимости обозначать название, взорвалась. К небесам взлетел столб жидкого камня, вновь вернув им черноту, которая начинала исчезать, и сквозь отверстия в расплоде уже проглядывали звезды. Пламя сменилось масляно-черным дымом, который их затмил. Тем временем титанические комки дымящегося подземного шлака катились вниз по склону, так далеко выброшенные силой извержения, что некоторые из них упали на пляж, где оказались в воде, мгновенно выбросившей облака пара.
— Думаю, есть только один способ, — сказала Джуна.
— И какой же? — спросил Газза.
— Мы пойдем прямо на Буреход.
— То есть полетим прямо на эту штуку?
— Это верное самоубийство, — сказал кто-то.
— Наоборот. Думаю, это наш единственный шанс, потому что такой ход — последнее, чего она ожидает. Она думает, что мы ее боимся.
— А мы боимся, — сказал Джон Хнык.
— Нет, — сказал Газза. — Мы не боимся. Если мы признаемся в страхе, считай, мы проиграли.
— И что не даст нам в нее врезаться?
— Ничего. Мы врежемся! И оттолкнем назад, к жерлу вулкана.
— А глиф достаточно крепкий, чтобы пережить столкновение?
— Не знаю, — ответила Джуна. — Мы сильны настолько, насколько сильно наше желание выжить.
— Допустим, — осторожно сказал Газза. — Давайте назовем это планом А. У кого есть план Б?
Наступила долгая тишина, которую в конце концов прервал Шалопуто.