Адъютант императрицы
Шрифт:
Зораида потупилась под его умоляющим взглядом, ничего не ответила, но только печально покачала головой.
— Ты права, мое дитя, — сказала императрица, — и христианские заповеди велят любить родителей и повиноваться им. Твой отец, должно быть, благородный человек, если он воспитал в тебе подобную любовь и добровольное повиновение, но именно поэтому он не поставит препятствий твоему счастью… Послушай меня, — сказала она, притягивая к себе Зораиду, — твой отец знает, что ты принадлежишь мне по праву войны, что я могу распоряжаться тобою, могла бы принудить тебя повиноваться моей воле. Но я пошлю ему посла; я прикажу моему генералу вести с ним переговоры и испросить его согласие на то,
— Я едва осмеливаюсь надеяться на это, великая государыня! — воскликнула Зораида. — Но все же мой отец нежен и добр ко мне; у него нет ненависти к христианам, я отлично знаю это. О, мой Бог, счастье было бы слишком велико, если бы моя всемилостивейшая повелительница сама захотела замолвить за меня слово.
— Надейся, мое дитя! — сказала Екатерина Алексеевна, нежно проводя рукою по блестящим волосам девушки. — Надейся! Все, что я в состоянии сделать, чтобы осчастливить вас, будет исполнено. Я обязана также поспособствовать счастью Николая — его отец был моим другом. Я приложу все мое старание, чтобы осчастливить вас и соединить благочестивый образ мыслей Зораиды с ее счастьем.
С восторженным криком Николай прижал Зораиду к своей груди и стал покрывать поцелуями ее увлажненные слезами глаза; затем они оба опустились на колени перед императрицей и в несвязных выражениях стали благодарить ее.
Екатерина Алексеевна положила руки на их головы и сказала:
— Да благословит вас Господь, мои дети! Если бы я могла так привести вас к отцу Зораиды, я уверена, что он не отказал бы вам в своем благословении.
В эту минуту раздались громкие голоса из аллеи, которая вела к террасе перед покоями императрицы.
Екатерина подняла удивленный взгляд. Это было неслыханным: тишина и уединение, которых она искала в своем саду, были нарушены. Очевидно, произошло нечто совсем из ряда вон выходящее. Дрожа и бледнея, государыня стала прислушиваться к громким голосам, тотчас же подумав об Орлове, который один мог осмелиться насильно проникнуть сюда.
— Пусть государыня будет где хочет, — послышался громкий голос, — но никто не воспрепятствует мне предстать перед нею для известия, которое я привез ей…
Взгляд императрицы просветлел, она узнала голос Салтыкова.
— Мой отец! — вскакивая, воскликнул Николай и, держа руку Зораиды, последовал за быстро удалявшейся императрицей.
XXXVI
Со ступенек широкой террасы, примыкавшей к выходившим в сад покоям императрицы, спускался генерал Салтыков в полной парадной форме; он нес в руке бунчук с золотым полумесяцем и развевающимся конским хвостом и громким голосом возражал на боязливые препирательства привратника императрицы и призванного им на помощь первого дежурного камергера, говоривших о запрете императрицы входить без разрешения в ее сад.
У окон помещений, расположенных рядом с царскими покоями, были видны кавалеры и дамы, не то с любопытством, не то с испугом следившие за происходящим.
Салтыков уже много лет был постоянно при армии или в гарнизонах, состоявших под его командованием, и его лицо позабылось придворным обществом, тем больше был страх по поводу подобной смелости «чужого» человека и забота, как отнесется государыня к подобному легкомысленному невниманию к
Правда, можно было бы силою преградить Салтыкову доступ в сад, но на нем был генеральский мундир, он назвал свое имя, и его чин, равно как и имя, заставили привратника испуганно отскочить, а камергера — принять почтительно–сдержанный тон. Камергер растерялся окончательно, когда увидел императрицу, которая в сопровождении Николая Сергеевича и Зораиды появилась у выхода из боковой аллеи. Он положил руку на локоть Салтыкова и еще раз самым решительным образом потребовал…
Но Салтыков увидел государыню. Он оттолкнул камергера, перескочил через последние ступени террасы и поспешил навстречу Екатерине. Он преклонил колени и громко воскликнул:
— Да здравствует наша августейшая государыня императрица Екатерина Алексеевна, великая, непобедимая! Императрица сказала — ее слуги повиновались! Императрица указала воинам как на пример на римлян — русские сыны героев были достойны римлян. Генерал Румянцев перешел Дунай в виду превосходящих сил врага — и турецкая армия не существует более! Шумла принадлежит вам, ваше императорское величество, и я кладу у ваших ног бунчук великого визиря Моссума–оглы, который я сам имел счастье взять в добычу, когда Господь помог мне сдержать свою клятву и первым из храбрых солдат армии великого Румянцева ступить ногою на вражеский берег.
Зораида смертельно побледнела, чтобы не упасть, она оперлась рукой о руку Николая Сергеевича и возвела к Небесам взгляд, полный отчаянья и скорби.
— Эта весть, — продолжал Салтыков, — не терпит отлагательств, и потому вы, ваше императорское величество, простите мне, что я осмелился, вопреки вашему приказанию, проникнуть сюда.
Государыня несколько мгновений стояла неподвижно, затем ее бледное лицо залилось яркой краской и на глазах выступили слезы. Весть превзошла ее самые смелые надежды. Одна из тяжелейших забот, угнетавших ее сердце, отпала. Поколебавшиеся основы власти были снова укреплены.
Екатерина Алексеевна наклонилась, обняла Салтыкова и поцеловала его в обе щеки, причем сказала:
— Благодарю тебя, Сергей Семенович! В твоем лице я обнимаю моего непобедимого фельдмаршала Румянцева и всех его героев! Я знала, что ты мог доставить мне только счастливые вести. Прелестные цветы юных грез, — тише прибавила она, так чтобы было понятно ему одному, — принесли роскошные плоды.
Салтыков молча прижал к губам руку императрицы, и казалось, минувшее поднялось между ними и ослепило своим нестерпимым блеском, так что глаза их подернулись слезами.
Екатерина Алексеевна еще раз пожала его руку, затем сделала знак камергеру, все еще стоявшему на ступенях террасы, указала на окна, и через несколько минут все дамы и кавалеры свиты собрались вокруг нее. Она уже снова совершенно овладела собой и, полная величия и достоинства, сообщила весть о победе, что вызвало у всех восторженный крик ликования.
— Теперь следует отслужить благодарственный молебен в соборе Казанской Божьей Матери, я лично буду присутствовать на нем и отблагодарю Бога за то, что Он явил Свою великую милость мне и святой Руси. Сегодня вечером я намерена устроить прием. Вам, граф Сергей Семенович, я жалую орден Святого Андрея Первозванного. Пусть эти рыцарские знаки всегда напоминают вам ту минуту, когда вы возвестили о победе, которой вы сами так много способствовали. А теперь пойдемте, — продолжала она, в то время как Салтыков дрожащим голосом произнес несколько несвязных слов благодарности, — вы должны рассказать мне, как все случилось. Этот турецкий бунчук пусть положат перед алтарем Богородицы и пусть возвестят по всему городу а победе, чтобы и весь народ мог разделить радость своей государыни.